Знаешь что? Мне плевать на них. Я не должна никому. И тебе тоже ничего не должна.

— Андрей в курсе, что ты трахаешься со мной у него за спиной, — с непоколебимым превосходством заявляет подонок. — И он знает о предложении, которое я собирался тебе сделать и сделал. Как думаешь, что он мне на это ответил?

— Послал тебя к черту!

— Ты плохо знаешь своего мужа, милая. Готов поспорить, он стал давить на жалость, изображая из себя жертву. Что он тебе наговорил? Винил себя и сокрушался о том, что пригрел в компании настоящего дьявола? — словно зная весь наш разговор с Андреем, озвучивает Коваль.

— Это наше личное дело, и оно тебя не касается.

— Меня бы не касалось это, если бы твой муж сам не предложил мне сделку, которая удовлетворила бы нас обоих.

— Я не верю тебе. Ни единому твоему слову! — дрожу сильнее, пытаясь согреть себя руками. Зубы стучат о зубы, настолько становится холодно.

— А ты спроси. Вернись домой и спроси, готов ли он отказаться от доли в бизнесе ради блудливой жены, — и снова его губ касается та самая ухмылка, красноречиво рассказывающая о том, насколько сильно он наслаждается тем, что является стопроцентным хозяином положения.

— Я тебя ненавижу, Коваль! — слезы выжигают мои глаза, он побеждает.

Всегда побеждает.

Но я не позволю…

— Это не так, Эля, и мы оба об этом знаем. Выбери меня, и, клянусь, ты не пожалеешь, — хладнокровным тоном продолжает склонять меня к невозможному выбору Дима.

— Ты не предлагаешь выбор, а ставишь условия. Но я не могу, понимаешь? Нельзя повернуть в обратную сторону то, что уже закончилось. Десять лет, Дима, — качаю головой я, отчаянно кусая губы. — Ты правда думаешь, что я вспоминала о тебе все эти годы? — с губ срывается очевидный факт.

Для нас обоих.

Наша связь никогда не прерывалась.

Ни на миг.

Хоть и наши тела были в разлуке и совершенно не подпитывались похотью, которая была основой нашего романа. Основой, но не итогом, и не его нутром.

— Не думаю. Я в этом уверен, — голосом, не терпящим дальнейших споров и возражений, ставит на мне свою «печать» Коваль.

И что-то в его взгляде снова кричит мне о том, что его план был разыгран по нотам.

А я ему подыграла…

Не сфальшивив ни разу.

— Все кончено, слышишь? Все кончено! — истошно кричу я, перекрикивая раскат грома.

В следующую секунду на землю проливается небо, накрывая нас плотной стеной дождя. Мое платье за секунду становится влажным и прилипает к телу. Я порываюсь бежать к дому, дергаясь с места, словно арабская кобылица на скачках, но не успеваю пробежать и десяти метров, как Коваль набрасывает на меня поводья, хватая за запястье. Резко разворачивает к себе, смотрит так, как умеет только он. Вглубь, в душу, в сердце, забирая всё… не оставляя мне ни малейшего шанса. Нас подсвечивает очередная вспышка молнии, за которой следует еще более устрашающий гром.

— Черта с два, девочка, — рычит он сквозь стук дождя и грохочущие раскаты, и я начинаю верить, что даже небо на его стороне. Что остается мне?

Я запрыгиваю на него, ощущая, как сильные ладони впиваются в мои ягодицы и бедра. Дима сжимает меня в своих руках так крепко, словно не отпустит меня, даже если в нас обоих сейчас попадет молния. Нужно срочно бежать в дом, гроза нешуточная, а вокруг слишком много деревьев… но мой рот занят его языком и губами, я не могу озвучить свои запутанные мысли, а лишь растворяюсь в острых ощущениях, в единении с мужчиной, что ощущается как мое продолжение.

И ритмичным набатом сердце стучит в глубине, отбивая истину: «Я — это ты, ты — это я».

Мне хочется кричать о ней ему в губы, но я лишь отвечаю на его горячие поцелуи, ощущая, что он и так все уже знает.

Глава 20

Дмитрий

Наши языки сплетаются в одержимой схватке, в которой нет победителей и проигравших. Только страсть, омывающая нас теплыми струями, стирающими боль, горечь утраты, годы разлуки, целые отрезки жизни, отданные другим. Этот дождь проникает внутрь, воскрешая мечты и надежды, веру в невозможное, возвращая нас обратно через сожжённые мосты. Туда, где на черной мертвой земле пробиваются робкие зеленые ростки новой жизни. Такие хрупкие и нежные, но удивительно сильные и упрямые, как женщина, целующая меня так отчаянно и ненасытно, словно это в последний раз. Ее пальцы жадно тянут мои волосы, пока наши губы терзают друг друга. Я ощущаю жар закованного в мокрые тряпки женского тела и горю вместе с ней. Мне нужно так много, так немыслимо много… все, что у нее есть. Я заберу и отдам… все, что есть у меня.

— В дом, нам надо в дом, — оторвавшись от моих губ, задыхаясь, кричит она.

Вспышки молний освещают ее раскрасневшееся лицо с горящими глазами. В них отражается радуга, пока вокруг нас бушует гроза, и я снова тот влюбленный до одури мальчишка, а она вновь моя страстная радужная девочка, без которой весь мой мир потерял цвета и оттенки.

Я несу Элю в сторону особняка, не глядя под ноги и беспрерывно целуя податливые мягкие губы, пью ее дыхание, возвращая взамен свое. Мы дышим одними легкими на двоих, на ходу стаскивая друг с друга мокрую одежду. Наши движения резкие, неловкие, нетерпеливые. Мы неуклюже сталкиваемся лбами, когда она снимает с меня рубашку, смеемся, как влюбленные подростки, и снова одержимо целуемся.

Поднимаюсь по ступеням, шатаясь как пьяный. Она испуганно вскрикивает, когда, запнувшись, я хватаюсь одной рукой за перила, а второй крепко удерживаю свою хрупкую добычу. По крыше крыльца барабанит дождь, ручьями стекая по желобам, я вдыхаю запах мокрой травы и терпкой похоти, обреченно понимая, что дойти дальше крыльца мне не хватит выдержки. Припечатав Элю к несущей колонне, я нетерпеливо собираю мокрые складки ее платья по бедрам, тяну вверх и стаскиваю его через голову. Она помогает мне, послушно поднимая руки, и, закусив нижнюю губу, неотрывно смотрит в глаза потемневшим голодным взглядом. Мои жадные губы находят чувствительные соски, она выгибается, зашипев от удовольствия, шире разводит ноги, трется об меня, заставляя хрипло рычать от пульсирующего в паху напряжения. Умру, если не трахну ее сейчас.

— Боже, быстрее… — бессвязно бормочет моя распутница и, просунув руку между нашими телами, пытается расстегнуть мой ремень, пока я стаскиваю с стройных бедер кружевные трусики, вымокшие не только от дождя. Мы справляемся одновременно, и я ныряю