Андерс, пожалуй, был занят больше остальных. Из списка нужных объектов сфотографировано всего около четверти; к концу четвертого прохождения за Луной ему потребовалось, чтобы Борман повернул корабль в позицию, когда нужные объекты попадут в фокус.

– О'кей, цель 23, кадр 122, – сообщил Андерс, указывая Борману, куда должен быть нацелен корабль.

Борман взялся за ручку управления двигателями и слегка поднял нос корабля. Он зевнул – довольно громко, так что звук записался на пленку, – а когда корабль перешел в нужное положение, Фрэнк чуть помедлил, наслаждаясь одновременно тишиной в наушниках и новым видом в иллюминаторе. Корабль теперь был в таком положении, что астронавты впервые увидели Луну до самого горизонта, за которым лежала огромная масса черного неба. Никто из астронавтов раньше не задумывался о том, что это значит, а ведь если они огибают Луну и выходят на видимую ее сторону, то не просто получают прямую линию связи с Землей, но и видят Землю. А это позволит им увидеть родную планету поднимающейся над мрачными лунными равнинами.

– О боже, – вдруг сказал Борман. – Вы только посмотрите, какое зрелище! Земля восходит. Ого, какая красота!

Остальные двое выглянули в иллюминаторы. Как и сказал Борман, бело-голубой шар – родная планета для всего, что они знали: для всего живого и неживого, для всех событий и явлений на всем протяжении земной истории – висел над изрытым кратерами лунным ландшафтом. Отдельно Землю и отдельно Луну астронавты уже наблюдали, и теперь они впервые увидели их вместе: уродливый безжизненный мир внизу и красивую, хрупкую планету прямо по курсу.

Первым стряхнул с себя мечтательность Андерс, пытающийся вытащить из камеры черно-белую кассету и вставить что-то более подходящее для наблюдаемой картины.

– Дай мне ту цветную кассету, быстро, – сказал он Ловеллу.

– А ведь здорово как! – отозвался Ловелл, по-прежнему не отрывая взгляда от захватывающего зрелища за стеклом.

– Быстро! Скорее! – рявкнул Андерс.

Ловелл отстранился от иллюминатора и нырнул в отсек оборудования, находящийся под сиденьями.

– Она здесь? – спросил он.

– Просто дай мне любую цветную, – распорядился Андерс. – Скорее!

– Да, я такую и ищу, – откликнулся Ловелл и зачитал надпись с найденной коробки: – C368?

– Любую, быстро! – бросил Андерс.

Ловелл вернулся к иллюминатору и вручил Андерсу пленку, однако к тому времени Земля уже пропала из виду.

– Ну что ж, прозевали, – с явным разочарованием сказал Андерс.

– Эй, она тут у меня! – воскликнул Борман, перебравшийся к другому иллюминатору.

Андерс, оттолкнувшись от переборки, устремился туда, где находился Борман, нацелил камеру и немедленно принялся снимать.

– Сделай несколько снимков, – велел Борман.

– Сделай несколько снимков, – эхом повторил Ловелл.

Андерс повиновался, хотя из всех кадров значимым оказался только один. Лишь один кадр, скрытый сейчас в недрах камеры Андерса, в будущем смог приблизить человечество к пониманию того, что миры – как и стекло – могут разрушаться и что конкретный мир, запечатленный на фотографии, требует заботы более бережной, чем то обращение, которое человечество демонстрировало по отношению к нему прежде. Этот кадр, который позже назовут «Восход Земли», и хранился сейчас в камере у Андерса.

Однако в Рождественский сочельник 1968 г. никто об этом еще не знал.

Рождественский сочельник 1968 г.

Телеканалам предстояло собрать миллиардную аудиторию. Никто не думал, что такое возможно, по крайней мере возможно сейчас, в 1968 г., когда миллиард зрителей – это почти треть населения всей планеты, оставившая свои дела и приникшая к телевизорам ради одной передачи.

И все же цифры, получаемые телеканалами, говорили о другом. Первую трансляцию с «Аполлона-8», вышедшего на лунную орбиту, которая состоялась в неудобное время, смотрели не только в Северной Америке и Западной Европе. Ее смотрела вся Европа по обе стороны границы между западным и восточным лагерем – даже включая мрачный серый бункер, каким был тогда Восточный Берлин. Страны социалистического блока либо раздвигали «железный занавес» ради получения телесигнала, либо отказывались принимать меры против людей, которые пиратским способом настраивались на нужную частоту. Первую трансляцию смотрели также в Центральной и Южной Америке, в Японии и Южной Корее, а также почти по всей зоне военных действий, которую представляла собой Юго-Восточная Азия. Трансляцию смотрели в Индии, Африке и Австралии. Смотрели на американских военных судах и на военных базах по всему миру. Смотрели почти везде, где наличествовали телевидение, электричество и люди, желающие настроить свои телевизоры на первую в истории трансляцию из другого мира.

– Ваш телерепортаж имел большой успех, – объявил экипажу Майк Коллинз утром накануне Рождества. – Его смотрели большинство стран на соседней с вами планете, Земле.

Это количество зрителей должна была с гарантией перекрыть предстоящая вечерняя трансляция – передача, которая будет идти во время сочельника в Западном полушарии: люди соберутся семьями и пригласят друзей, к моменту репортажа они (по крайней мере в часовых поясах Америки) посидят за праздничным ужином, споют рождественские песни и устроятся на диванах перед телевизором в ожидании слов, которые произнесут для них трое астронавтов с окололунной орбиты. Астронавты ко времени включения будут совершать девятый виток вокруг Луны, а после десятого им предстояло вновь запустить двигатель и вернуться на Землю. Если двигатель сработает, передача запомнится как лирическое празднование в честь отлично выполненного задания. Если нет – трансляция станет элегией.

Имиджмейкеры НАСА, возможно, не в полной мере предвидели огромную численность аудитории, которая в тот день соберется перед экранами, однако они подозревали, что количество зрителей будет рекордным. И еще до запуска корабля решили, что обращение с орбиты должно звучать солидно.

– У вас будет самая многочисленная публика за всю историю, – заявил Джулиан Шир, главный по связям с общественностью в Хьюстоне, в разговоре с Борманом за несколько недель до полета. – Никакая вечерняя рождественская телепередача никогда не собирала больше публики, чем ожидается в вашем случае. И у вас будет пять-шесть минут.

– Ну что ж, Джулиан, отлично, – ответил Борман. – И что мы делаем?

– Делайте что угодно подходящее, – только и сказал Шир.

Борман, поразмыслив над советом, так ни к чему и не пришел. Тогда он обсудил его с Ловеллом и Андерсом, однако те тоже ничего не придумали. Поэтому Борман обратился к своему другу по имени Сай Бурджин, который работал на Информационное агентство США, и попросил совета. Однако Бурджин, которому по работе надлежало подавать американскую жизнь и историю в самом привлекательном для остального мира свете, тоже ничем не смог помочь. Он передал вопрос Джо Лейтину, бывшему репортеру телеграфного агентства, который позже служил у Кеннеди специалистом по связям с общественностью, а сейчас работал на президента Джонсона.