За что он с ней так?

— Обижаешься, — выдохнул Пойраз. — Ну да, ну да, как же иначе… А куда бы ты с эти даром девалась? Вспомни: женщинам Империи не разрешено пользоваться магией, разве что самой примитивной. А тут — Дар Пророка…

Ох, да всё она понимала, только утешиться не могла. И не в наследстве дело…

Чувствуя настроение хозяйки, нервно забил хвостом Кизил, разгоняя сухие травинки и нанесённый на плитку песок. Ирис погладила его, успокаивая. Сдержала очередную мысленную жалобу, новое причитание в душе. Что ж теперь поделать, прошлого не вернёшь, а осуждать отца, да ещё у него же на могиле — самое последнее дело. Пусть покоится с миром.

— Ничего мне от него не надо, — сказала вслух. — Я не из-за какого-то там дара его люби…

Прикусила губу, справившись с дрожью в голосе. Она — дочь Баязеда, пусть даже того прозывали в народе Нерешительным, но именно он обеспечил Империи покой и благоденствие на целых пятнадцать лет — а это немало, многие государи и года не правили… И не у каждого мага достанет мужества и твёрдости отказаться от Дара, ради обладания которым сильные мира сего готовы пойти на безумства. Нужно быть стойкой, и достойной его памяти.

— Сколько он здесь прожил? — спросила почти спокойно. — Был ли… «Счастлив» — говорить неуместно, но хотя бы… Его здесь не мучали? Не страдал ли он от своих ран? Ведь не только ноги…

Она осеклась.

Хромец как-то сказал, что Баязеда посекла собственная охрана. Ятаганы с их хищными изогнутыми лезвиями, расширяющимися к острию, наносят страшные увечья…

— Рядом с ним были очень хорошие лекари, девочка. Лучшие эльфийские целители. Скажем так: верхнюю часть тела они восстановили почти полностью, лишь на левой руке Баязеда не хватало двух пальцев, а правая не до конца разгибалась. Да остались шрамы на теле, слишком глубокие, ныли в непогоду. Но… скажу тебе так: он был не то, что бы счастлив… В последнее время на него снизошло умиротворение. Думаю, это случилось после того, когда он окончательно расстался со своим Даром. Хромцу так ничего и не досталось. Должно быть, в предвкушении того, как его дядя будет бессильно яриться, Баязед ушёл отмщённый, легко и спокойно, в закат, здесь, на берегу, сидя в любимом кресле. И, знаешь ли, в самом деле немало позлив Хромца своей кончиной. Я бы сказал — величественной…

Притянул к своей груди всхлипнувшую Ирис. И даже Кизил не возражал.

— Ничего. Поплачь.

… Потом, вдоволь оплакав прошлое и многажды пожалев и себя, и отца, Ирис, наконец, успокоилась. Благодарно кивнула Ветру. Вытерла полой плаща глаза, последний раз взглянула на отполированную плиту. Почему последний? Потому, что невозможно прощаться вечно. Когда-нибудь она ещё вернётся сюда, поговорить, встретиться с отцом спокойно, уже без боли в сердце и без обид, которые, кажется, лишь сейчас отпустила окончательно… Как и Пойраз недавно, она ласково провела пальцами по высеченной надписи.

BAYAZED

Островок в камне, образованный округлостью литеры «D» вдруг подался под подушечками пальцев и утонул в плите. Буковка вспыхнула — и через мгновенье золотым значком вывалилась наружу, звякнув о подножье надгробной плиты.

— Ой! — только и сказала Ирис, невольно отступив.

Пойраз в замешательстве потёр подбородок.

— А вот и ключ. Или не ключ? Попробуй, подними его, мне в руки он всё равно не дастся, как и никому другому.

Наклонившись, Ирис подцепила золотую буковку пальцами. Та, словно живая, скользкой рыбёшкой юркнула в ладонь и затрепыхалась там. Выпрямившись, девушка разжала кулачок и… судорожно вздохнула. Под лучами закатного солнца в её руке блеснул тяжёлый платиновый перстень. Оправа его, щедро украшенная ярко-алой эмалью, словно сочилась кровью. А на диске, являющемся, скорее всего, печатью, в обрамлении двенадцати звёзд сияло имя Баязеда, написанное зеркально…

— Не ключ. Тугра, — пробормотал Пойраз. — Вот куда он его поместил, Дар Пророка. Не удивительно, что Тамерлановы шпионы так ничего и не нашли во дворце. А ведь всё перерыли…

***

Небольшой дворец, последний приют сверженного султана, опустел давно, однако бытовые заклинания всё ещё действовали в его стенах, не позволяя пыли осаживаться на мозаичных полах, на стенах, расписанных дивными цветами, на изразцовых плитах печей, сделанных по европейскому образцу… Морозов и снега в этих краях не знали, но, привычные к теплу, зябли даже в мягкие зимы, а уж во время затяжных дождей спешили поскорее изгнать из жилья нездоровую сырость, дабы та не разводила ни плесени, ни болезней. Хитро сплетённые неведомым умельцем заклинанья до сих пор по необходимости поддерживали огонь в очагах, гнали тепло по специальным воздушным каналам, оставленные при строительстве в стенах и перекрытиях… Оттого-то и дух во дворце оставался жилым, словно лишь недавно отзвучали шаги последнего уходящего слуги, по привычке обмахнувшего узорчатое крыльцо метёлочкой из перьев да так и оставившего её у порога, прислоненную к дверному косяку…

И вещи в сундуках, заботливо переложенные сухими пахучими травами, не слежались, не приобрели запах ветоши или застарелого тряпья, а источали нежный аромат тимьяна и розмарина, а ещё — можжевельника…

— Прислуга и охранники забрали с собой лишь своё, — пояснил Пойраз, — на тот случай, если Хромцу вновь придёт в голову устроить поиски, и дабы их самих ни в чём не заподозрили. Кстати, всех уходящий проверили маги, чтобы убедиться, что ничего лишнего даже по незнанию они с собой не прихватили. Так что можешь быть уверена: если Баязед оставил что-то ещё — оно здесь, поджидает.

— Что именно? — не поняла Ирис, едва справляясь с зубовной дрожью. Сумерки, а затем и темнота упали на островок как-то сразу, неся с собой ночную прохладу, от которой не спасал ни плащ, ни тонкий батист… Оттого-то Ветер и потащил её сюда, в большой тёплый дом или маленький, но тоже тёплый дворец, приговаривая, что пора, наконец, приодеть девицу, ведь люди такие слабенькие, боятся малейшего холодка…

— Это должно быть какое-то послание, — задумчиво ответил Пойраз, глядя, как она нерешительно перебирает мужские кафтаны, вытягивая из одного из ларей в опочивальне то один, то другой, развешивая на откинутой крышке… — Если в именной тугре и впрямь сокрыт Дар — вряд ли им так легко овладеть. Нацепить на палец недостаточно, заснувшую магию нужно оживить согласием ли, ритуалом…

— Активировать, — вспомнила Ирис услышанное как-то от эфенди слово.

— Вот-вот. Баязед никогда не был легкомысленным, и вряд ли оставил лёгкий доступ к тому, что сам так тщательно прятал и оберегал. Это тебе не лампу потереть с джинном, как в ваших сказках… — Ветер хохотнул. — Нет, наверняка он где-то сохранил подсказку… Да что ты возишься? Женской одежды здесь всё равно не найти, бери, что есть!

— Да я же в этом… утону, — пробормотала девушка. И в то же время — ей хотелось прикоснуться к шёлку и мягкому кашемиру, которого когда-то касались и руки отца, вдохнуть его, возможно, оставшийся запах… Но вещи в сундуках были в своё время тщательно простираны усердными слугами, просушены или проветрены, переложены травяными мешочками… Вздохнув, она по наитию сунула руку на самое дно и вытянула из-под мягкой кипы нарядных одежд простой полушёлковый кафтан, похоже — самый узкий из всех, оставшийся, должно быть, с тех времён, когда Баязед ещё не пополнел так сильно от вынужденной малоподвижности. И — о счастье — кафтан оказался не на пуговицах, а с запахом. Разве что длинноват, но с этим обещал разобраться Пойраз. Уж разыщут они в доме, полном хозяйского добра, что-нибудь, чем можно подрезать полы!