– Куда ж ты направлялся? – спросил Эльдар.

– Куда ноги несли. Перепугался бандитов.

– Это ты бежал по дну высохшей реки?

– А то кто же. Принесешь бинт?

– Конечно, сейчас принесу, – ответил Эльдар. – Бинт не проблема.

Пулемет и Эльдар молча переглянулись, мысленно представив, какой длинный и трудный путь им пришлось проделать, направляясь по ложному следу. Эльдар тоже сел на песок, решая, что предпринять дальше. Он прикурил сигарету и стал баловаться фонарем, направлял его свет в лицо Батыра, затем нажимал кнопку, выключая лампочку, и снова включал.

Пастух лежал молча, смотрел в пустоту; было видно, как на его шее дрожит голубая тонкая жилка. Он уже не плакал, потому что на слезы не осталось сил. Батыр понял, что никто не спустится за бинтом и не перевяжет рану. И городской больницы ему не видать как своих ушей. Его обманули. Но почему-то отнесся к этому открытию спокойно.

Эльдар продолжал баловаться фонарем. Он думал, что Батыр наверняка уже понял, что не жилец, и перед смертью обязательно скажет какие-то глубокомысленные слова. Важные, исполненные божественного смысла. Возможно, самые мудрые и глубокие слова из тех, что успел сказать за свою короткую жизнь. Ведь если разобраться, этот темный пастух, обитатель пустыни, дитя природы, куда ближе к богу, чем городской человек, давно забывший о своих корнях. И сам бог вложит в уста Батыра свою мудрость. А те слова, что сказаны человеком на краю могилы, – самые значимые в жизни. Батыр и вправду зашевелился, застонал, разлепил сухие губы.

– Кажется, завтра дождь будет, – сказал он медленно. – К дождю всегда ноги… Ноги как-то зудят. И чешутся.

Человек всхлипнул и замолчал. Эльдар зажег фонарь. Синяя жилка на шее больше не пульсировала. Эльдар повторил про себя слова, сказанные перед смертью Батыром, пытаясь угадать в них потаенный высокий смысл, но ничего не угадал. Он прошептал себе под нос:

– Ноги… Зудят… И чешутся… Дождь будет.

Поднялся и пошел вниз по склону к машине.

* * *

Гурский подумал, что еще не поздно поменять решение, но все-таки не стал ничего менять. Машина тронулась, съехала вниз и остановилась. Впереди – темное пространство подвала. Потолок, который подпирали несколько бетонных колонн, сочился влагой, у дальней стены кучи мусора.

Гурский расстегнул сумку, стоявшую на переднем сиденье. Он налил в колпачок термоса теплого чая и освободил от бумаги бутерброд, купленный сутки назад. Прибавил мощности кондиционера, вспомнив, что по его распоряжению в конструкцию «Хонды» внесены небольшие технические изменения: свежий воздух через пластиковый патрубок попадает в багажник. На случай, если там нужно перевозить живого человека, а не бездыханное тело. Этим техническим новшеством Гурский уже пользовался раньше, и вот оно снова пригодилось.

Важно, чтобы старик не задохнулся внутри багажника, чтобы оказался в форме к началу следующего разговора. А эта заброшенная стройка, этот подвал, где люди, кажется, не появляются неделями, а то месяцами, – идеальное место для отдыха и дальнейшей дружеской беседы. Снаружи крики Романенко – а он наверняка будет не просто кричать, выть от нестерпимой боли – никто не услышит.

Возня в багажнике затихла; видимо, старик немного успокоился.

– Эй, тебе не тесно? – повысив голос, спросил Гурский. – Или уже привык?

Снова раздался сухой кашель.

– Старик, ты слишком много курил. И должен был умереть от рака легких. Но тебе повезло. Кстати, не всем дуракам так везет. Да… Твоя жизнь оборвется совсем по другой причине. По причине ослиного упрямства. И жадности.

В ответ раздался сухой кашель и матерная брань.

– Слышь, ты какие-нибудь анекдоты помнишь? Рассказал бы парочку.

Гурский выпил еще чая и подумал, что впереди непростой день. Он не довел мысль до конца, когда увидел, как на кирпичную стену легла и пропала чья-то тень. Если в подвале ночуют бродяги, все осложняется. Или это тень бездомной кошки? Гурский вышел из машины и осмотрелся. Сзади, выхваченная из темноты светом задних фонарей, – массивная колонна и неровное полотно асфальта. Впереди в свете фар хорошо различима стена из кирпича, ржавая бочка и кучи мусора. Что происходит справа и слева, не видно. Надо бы фонарем посветить.

Гурский прислушался. Тишина. Только где-то капли воды падают вниз с потолка, покрытого наростами бело-зеленой плесени. На мгновение показалось, будто за спиной послышался шорох, что-то задвигалось. Он хотел обернуться, но получил такой удар по затылку, что рухнул на асфальт как подкошенный. Темнота, окружавшая со всех сторон, сделалась кромешной, непроглядной.

* * *

На городской окраине возле оврага Радченко появился, когда дом старика Романенко полыхал вовсю. Провалилась крыша, выпустив из-под себя столб ядовито-желтого дыма. Рассыпался сенной сарай, раскрасив темное небо миллионами разноцветных искр. Местами загорелся забор. Но тут вступили в дело пожарные. Они размотали брезентовую кишку, подсоединили ее к насосу, выпустили на забор жиденькую струю воды. И на том закончили работу.

Две пожарные машины стояли поперек пустой темной улицы. Зевак собралось совсем немного – лишь три старухи, переговариваясь между собой, стояли в стороне. И еще на велосипеде подъехал какой-то парнишка; он выбрал позицию неподалеку от распахнутых ворот и завороженно глядел на огонь, будто ждал какого-то чуда.

Радченко обратился к офицеру-пожарному, который прогуливался возле машин:

– А вы что, пожар тушить не планируете?

– Огонь скоро сам погаснет, – пожарный прикурил сигарету.

– А если там люди?

– Сходи проверь, – ответил пожарник. – Потом мне доложишь.

– Вы так и будете стоять и смотреть?

– Чего ты прицепился? – нахмурился офицер. – На дне оврага был ручей. Теперь он высох. Где я возьму воду? Может быть, ты взаймы дашь? Если там были люди, ничего от них давно не осталось. Если только кости. А кости мы найдем, когда станем разбирать завалы. Ты кто такой?

– Прохожий.

– Вот и топай себе дальше, прохожий.

Радченко только вздохнул и вернулся к такси, на котором приехал сюда с вокзала. Сел рядом с водителем и попросил отвезти его в ближайшее отделение милиции.

* * *

Последний час Стас Гуляев уже не бежал без оглядки, а едва передвигал ноги. Он часто падал, медленно, будто нехотя поднимался и брел дальше, чтобы снова упасть на песок. На востоке сумрак ночи немного рассеялся, и теперь можно определить, в какую сторону держать путь. Вскоре набрел на ветхие сараи для скота и одинокую лачугу, в которой давно никто не жил. Во внутреннем дворе нашел останки верблюда, погибшего то ли от голода, то ли от болезней. Хищные птицы и грызуны уже потрудились здесь, оставив от животного только кости и высохшую на солнце шкуру, поросшую рыжей шерстью с серыми проплешинами.