– Это товарищ Вересов, ваш сотрудник, такую рекламу им сделал, – через силу улыбнулся Агасфер.

– Вересов был в курсе? – удивился Лапа и нажал на кнопку звонка. – Вересова ко мне, – распорядился он тут же заглянувшему порученцу. – Если он на месте, конечно… Так вот: странную вы, господин профессор, подобрали команду. И еще более странно то, что приехали в Россию за свой счет, да еще в такое тревожное время! Рискованно, знаете ли! Могли бы и подождать несколько месяцев, пока у нас все более-менее успокоиться – тогда и проводить свои исследования!

– Я уже стар, Алексей Степанович, – улыбнулся Агасфер. – У меня нет много времени на ожидание гармонии в мире. А что касается собственного финансирования – то я достаточно обеспеченный человек, который на исходе дней полагает, что деньги лучше потратить на дело, нежели унести с собой в могилу.

– Красиво говорите, господин Берг! Чуть слезу не вышибли! – в голосе Лапы опять зазвучала легкая насмешка. – Впрочем, чудаков на свете хватает!

– Разрешите? – В дверь просунулась очередная кожаная куртка, и Агасфер тут же признал человека, посещавшего экспедицию на станции Хилок вместе с уполномоченным Сибревкома Горностаевым.

– Проходи, Вересов. Погляди-ка на этого человека – ты с ним знаком?

Присмотревшись, тот заулыбался, но тут же нахмурил брови:

– Господин профессор Берг, если не ошибаюсь? Вот так встреча!

– Значит, вы знакомы? – улыбнулся углами губ Лапа. – А еще кого-нибудь из компании профессора ты знаешь, Вересов?

– Да всех знаю, товарищ Лапа! И парнишек, что вместо бойцов взвода Ханжикова с Костылем справились, знаю. Там еще один старый китаец был и два помоложе. И еще один дед – не помню имени. Можно поинтересоваться, товарищ Лапа, в чем их обвиняют?

– Ни в чем. Свободен, Вересов. Есть вопросы – потом заглянешь. Берите бумагу и карандаш, господин Берг. Восстановите, пожалуйста, как можно подробнее, ваш маршрут с самого первого дня пребывания на территории Дальневосточной республики. Желательно – с указанием дат. Не буду скрывать от вас – то же самое я уже предлагал всем вашим товарищам. Если и ваш маршрут совпадет с указанным ими – все будут немедленно отпущены. Все, кроме одного, – но с ним у вас будет возможность, так и быть, встретиться на свидании.

Не отреагировав на последние слова Лапы, Агасфер уже торопливо чиркал карандашом, ни минуты не задумываясь: память у него была по-прежнему великолепной.

– Вот, пожалуйста! – Он передвинул бумагу к особисту. – Кажется, ничего не забыл.

– Ну, вот и все, господин Берг! Благодарю за понимание, так сказать! Прошу не обижаться – время такое! Насчет вашей поездки в Ургу – тоже странно, но не спрашиваю! Наверняка скажете про научные нужды. Сейчас я распоряжусь, канцелярист подготовит нужные для выезда из пределов республики бумаги – и счастливого, как говорится, пути!

– Если не секрет, Алексей Степанович – а «товарищ Сидоров» тут у вас за что?

– Какие же секреты от хорошего человека? – усмехнулся Лапа. – Откровенно говоря, особых грехов за ним мы не видим. А почему вы им интересуетесь, господин Берг?

– Видите ли, сюда мы приехали из Владивостока. Но сейчас в Приморье, как я понимаю, переворот. Именно поэтому единственным маршрутом домой для нас остается путь через Хайлар и Харбин.

– Понятно. Ничего не имею против, господин Берг. За одним исключением: выдача разрешения на перегон вагонов американцев – не моя компетенция. Так что вам, возможно, придется погостить в Чите еще какое-то время. Еще вопросы имеются?

– И последнее, Алексей Степанович. Мне показалось, что вы упомянули, что отпускаете не всех моих товарищей, – сказал Агасфер. – Могу я узнать – кого и за что вы задерживаете? И надолго ли?

– Можете, конечно! – особист хищно улыбнулся. – Мы задерживаем вашего сына, Андрея Берга. Предупреждая ваш следующий вопрос, отвечаю: в камере он оскорбительно отозвался о советской власти, о большевиках, и о некоторых высокопоставленных партийных товарищах в частности. По нашим революционным законам, оскорбление существующей власти приравнивается к вражеской агитации. По окончании следствия ваш сын будет передан в руки судебных инстанций, которые и назначат ему соразмерное наказание.

У Агасфера от неожиданности пропал дар речи. Он беззвучно шевелил губами, не зная, что сказать.

Смеясь и плача, Мария Родионовна повисла на шее брата. Михаил Ханжиков, успокаивая сестру, сам все время глухо откашливался и отворачивался, смаргивая предательские слезинки в углах глаз. Красноармейцы во дворе госпиталя, ставшие свидетелями встречи брата и сестры, понимающе улыбались и деликатно отворачивались. Встреча напомнила им о своей родне, растерянной во время военного лихолетья.

– Боже мой, Мишенька… Ты совсем взрослым стал, настоящим мужчиной! – на мгновение отстранившись, Ханжикова оглядела брата с макушки до пяток. – Когда ты уезжал в Петербург, то был совсем мальчишкой – угловатым, нескладным, с пухом под носом. А теперь вместо пуха усы. И морщинки у глаз появились…

Мария дотронулась пальцем до висков брата и снова спрятала лицо у него на груди.

– Но как ты нашла меня здесь, в госпитале? – допытывался Михаил. – Как ты узнала?

Оглянувшись на зевак, Мария чуть смутилась и потянула брата в ворота:

– Давай отойдем куда-нибудь, Мишка: народ смущаем. А нашла я тебя совершенно случайно, братик. Ты же командир у меня? Верно? Мне профессор из Шанхая о тебе рассказал, с которым ты мне гостинцы передал. Берга помнишь?

– Конечно, помню! Хороший мужик. Нашел он тебя, значит…

– Нашел, ага. Это был мой первый ориентир – искать тебя в Чите, среди военных. Добралась до Читы, нашла кузину Любу – помнишь ее? Но она о тебе ничего не знала. Я и в штаб два раза прорывалась, и в комендатуру ходила. Все говорят, что армейские части из Читы переброшены в Приморье, что тебя здесь быть просто не может! И в комендатуре от меня уже прятались, объясняли: красный командир Ханжиков может быть в Чите только в том случае, если получил ранение на Молчановском фронте и направлен на излечение сюда. Идти больше мне было некуда – дай, думаю, загляну в госпиталь. Захожу в стол учета, спрашиваю – а он тут, говорят!

– Здорово! – покрутил головой Михаил. – Вот судьба-то! Еще пару дней – и я бы снова на фронт отбыл, тебя бы не увидел! Ну, а ты-то как, сестренка? Кончилась твоя заларинская «ссылка»? Все уже в порядке? Тебе кто-то из Иркутска сообщил, что можно возвращаться?

Ханжикова погрустнела. Она зябко повела плечами и потянула брата к лавочке у ворот заколоченного дома. Усевшись, она заглянула в глаза Михаилу:

– Никто и ничего мне не сообщал, Мишка. Приехала – и все… Подумала себе – будь что будет! Сколько можно прятаться? Четыре года с тех пор прошло… Родительские могилки на кладбище бурьяном все заросли – ты ведь в Иркутске только проездом из Петербурга был, да?