– Откуда у вас это, Берг? – глухо спросил Блюхер.

– Из Шанхая. Это фрагмент неоправленного донесение коминтерновского разведчика Салныня, имеющего в ВКП(б) партийную кличку «Гришка». Ну, что же вы не стреляете, господин военный министр? – устало спросил Агасфер.

– Все понятно… Стало быть, ты и вправду шпион, Берг! Агент мировой буржуазии… Знаешь, когда Вельский на митингах про них болтал, я все думал: какие они с виду, эти агенты? Теперь знаю…

– Был когда-то шпионом, ваша правда, Блюхер. Теперь уже нет… «Вышел в тираж», как у нас говорится…

– Вышел в тираж – но как-то раздобыл эту бумагу? Не добровольно же тебе ее этот Гришка, или как его там – отдал? Раздобыл, хранил, сюда привез – стало быть, еще в Шанхае планировал меня за горло взять?

– Никого я брать за горло не собирался, Блюхер. Старые люди – старые привычки, потому и сохранил бумажонку. А тут вот как обернулось – не я, а меня за горло взяли. Сына лишить хотят… Встаньте на мое место, господин военный министр: вашего бы сына вот так, под революционный трибунал – вы бы такой бумажкой не воспользовались?

Блюхер, не сводя тяжелого взгляда со страшного посетителя, осторожно спустил курок и убрал револьвер в кобуру, отошел к окну и замер, слегка покачиваясь с носка на пятку.

Военный министр и главнокомандующий неторопливо и как-то отрешенно размышлял и анализировал возникшую ситуацию. Размышлял – и с некоторым удивлением констатировал, что у него отчего-то нет зла на этого пожилого спокойного человека, только что загнавшего его в угол. Была досада – прежде всего, на самого себя.

Опрометчиво – ох, как опрометчиво было полагать, что задуманную им операцию удастся провернуть без всякой огласки… Поспешил ты, командарм, поспешил… Надо было дождаться окончания боевых действий против Унгерна, и за это время, не торопясь, продумать все детали…

Блюхер, разумеется, уже отрапортовал в Москву о захвате казны Дикой дивизии – без деталей проведенной операции. И золото было отправлено в столицу спецсоставом, под надежной охраной. И главвоенмор Троцкий уже поблагодарил шифровкой командарма Блюхера… Но если дело закрутится – ему непременно припомнят большие потери бойцов при ликвидации Дикой дивизии. Спросят: чем командарм руководствовался, снимая с фронта в тяжелое для Дальневосточной республики время 27-ю конно-стрелковую дивизию Дягура? И поди докажи, что дивизия в разгроме Унгерна «погоды не сделала бы». И золото… Ну и что, спросят. К чему спешить надо было? Оно бы никуда не делось. И потери дивизии в вину поставят, и утопленное при форсировании реки золото.

Допросят с пристрастием командиров 27-й дивизии – хоть один, да проговорится о секретном приказе Блюхера. Дягур скрыл лишнее золотишко рапортом о потерях на переправе через реку – но теперь никто не поверит, что укрытое от учета золото и впрямь утонуло! Найдут здесь, в Чите, коммерсанта Дядьковича – и он покается в том, что не подарил, а продал здание Кадетского корпуса…

– Стало быть, дезертир Тимофей Мирошников с товарищем сумел добраться до китайской границы? – спросил Блюхер через плечо, не поворачиваясь к посетителю. – И как же быстро он из Маньчжурии до Шанхая сумел добраться, негодяй! И там налево и направо болтал о «преступном» приказе командарма Блюхера…

– Насчет направо и налево не знаю, господин военный министр, – пожал плечами Берг. – Но то, что он быстро попал в поле зрения Салныня – факт. Ваше счастье, Василий Константинович, что Гришка не успел переправить информацию о вас в Москву. Я перехватил и это сообщение, и все записи Салныня. У него на руках ничего против вас нет, господин командарм!

– Зато есть у вас, Берг! – невесело усмехнулся Блюхер.

– Хотите верьте, хотите нет – я не собираюсь брать вас за горло и перевербовывать, Василий Константинович! И я не считаю вас вором, господин министр! Я знаю, что укрытое от учета золото из казны Унгерна до грошика пойдет на реформирование армии под вашим началом. Вы – чрезвычайно целеустремленный человек. Из крестьян, поди? Чувствуется в вас что-то этакое… Всего и всегда добивались сам. Не связями, не выслуживанием – своим упорством, храбростью. Вот и здесь – вас перебросили с юга России в Читу, приказали создать из партизанского сброда армию – а финансовых рычагов для этого не дали. «Крутись, Блюхер, как хочешь!» Так? Вот вы и крутитесь: пообещали создать на Дальнем Востоке действенную армию – и создаете! Нарушаете при этом законы и основы? Так победителей не судят! Особенно если победитель не станет делиться с кем бы то ни было своими методами в достижении цели!

Блюхер, слушая Агасфера, перебрался к нему на диван, смотрел на него своими светлыми и удивленными глазами. Когда Берг замолчал, командарм неопределенно усмехнулся, покрутил головой:

– Поразительно, господин шпион! Вы говорите – а я вам почему-то верю! Может, потому, что вы озвучиваете мои мысли? Да, я такой! Да, я умыкнул толику проклятого золота от ЦК партии – и если про это прознают, то не выговор дадут, не понизят в должности. Даже искупать вину кровью не пошлют на фронт – просто расстреляют! Как врага народа… А если буду ждать «подачек» из Москвы – то никакой боеспособной армии создать просто не смогу, и опять-таки попаду под критику партии. Эх ты, скажут! А еще орденоносец!

Блюхер помолчал, рассматривая свои сильные крестьянские руки.

– Вы очень умный и опасный человек, Берг! Опасный – и в то же время, как мне кажется, уязвимый. Вы ведь не швед, не немец – русский, признайтесь! Только русские могут быть такими!

Агасфер покачал головой:

– Разве это так важно, господин Блюхер? Русский ли, швед или немец? Важно то, что донос Салныня не дошел до Москвы. И коминтерновец Гришка не смог снова найти дезертира – я нашел его раньше. И не меня вам стоит опасаться, поверьте! Не случись у меня беды с сыном – убрался бы к себе в Шанхай, и не потревожил бы вас… А может, и предупредил бы. Я ведь и вправду давно в отставке, Блюхер! И согласился сюда поехать потому, что хотел по траве росяной походить. Над тихим омутом с удочкой посидеть, русские песни послушать… Мне ведь к супруге покойной пора, под березку шанхайскую. Верите?