Агасфер протянул через барьер руку, чтобы погладить сына по щеке, но караульный тут же рявкнул: «А ну, руки на стол!»

– Как же так, Андрей? Что произошло?

Тот молча пожал плечами, отвернулся.

– Это я, старый дурень, виноват! Решил, наверное, что ты совсем взрослый… А ведь мы с тобой в Россию приехали… Тут все… иначе. Надо было не только самому об этом помнить, но и тебе постоянно напоминать…

– Не вини себя, отец! Да, я не сдержался – но видел бы ты, что здесь делается! Что здесь творится, отец! Куда нашему Шанхаю и китайским тюрьмам!

Караульный громко крякнул, покачал головой:

– Попрошу не усугублять свое положение, подследственный! Ишь какой бойкий – сравнения тут допускает! Я вот напишу рапорт, да следователю передам, чтоб к делу подшил…

Берг искательно улыбнулся караульному:

– Он больше не будет, почтеннейший. Правда, Андрей?

– Хорошо, – зашептал Андрей. – Я буду потише… Папа, я не сдержался – тут одна общая камера для всех, как вокзал ожидания. И мужчины, и женщины – всех держат вместе, представляешь? Одни нары вдоль стен – даже параша общая! Просто свинство какое-то!

Караульный, демонстрируя бдительность, опять встрял:

– А ты чё хотел, лишенец – нумер отдельный? Ванную со стеклянным ватерклозетом? Вы тут все, считай, вражеские елементы – по рылу вам, контрикам, и честь!

– Так что все-таки случилось, Андрей? – Берг впервые в жизни почувствовал, что у него непроизвольно дрожат и здоровая рука, и голова.

– Папа, успокойся! Прости меня – но вчера утром я просто не смог сдержаться! Накануне в камеру привели молодую порядочную барышню. Ее взяли на барахолке, она какое-то золотое колечко хотела продать или поменять на продукты. Она совсем одна, понимаешь? Надю в Читу привез ее отец, офицер из колчаковской охраны. Его «отфильтровали», конечно, месяц под арестом подержали, а потом отпустили как невиновного. Он нашел место в каком-то кабаке, половым[53]. Представляешь, папа, – офицер! Но кормиться-то надо было… И самому, и Наденьке… Пьяный посетитель ударил его бутылкой по голове, и человек несколько дней болел, а потом умер. И Наденька осталась совсем одна – без денег, без друзей. Понесла на барахолку это колечко, материнскую цепочку с медальоном. Знала, конечно, что власти запрещают торговлю золотом с рук. Понесла, чтобы не умереть с голоду. Ну, и взяли ее… У нее есть родня в Харбине, но туда ей не добраться. А здесь… Здесь вертухаи над ней стали издеваться. Как привели, так целое представление устроили! Стали обыскивать, заставили раздеться. А камера глядела и гоготала… И я не выдержал, папа! Нет, сначала я словесно. Совесть попытался разбудить…

Оглянувшись на караульного, Андрей зачастил на французском:

– Mais dans le sillage de la conscience du bétail n'a pas de sens, mon père! Cette esclaves sales, pour saper le pouvoir! Nobodies…[54]

Закончить ему не дал караульный, грохнувший по столу внушительной связкой ключей:

– А ну, по-русски выражайся, контрик! Не сметь по-иностранному говорить – щас свиданку прерву и рапорт напишу!

Берг покачал Андрею головой, успокоил как мог вертухая:

– Он больше не будет! Андрей, в самом деле! Не усугубляй своего положения, верно товарищ говорит!

– Какой я тебе товарищ, старик? – взвился караульный.

– Хорошо, хорошо! Не товарищ – гражданин. Так можно обращаться? Ну и славно… Андрей, я все, кажется, понял. И ты полез в драку, так?

– Ну, в общем-то, да, папа… Оттолкнул вертухаев. Один хотел меня прикладом приложить – сбил его с ног, другого ударил. Что говорил – уже не помню. Навалились, скрутили, бросили в карцер. А через час вызвали наверх, показания караульных об оскорблении советской власти зачитали. Я не стал ничего подписывать, хотел порвать бумаги. Надо мной посмеялись, сказали: для суда хватит и без подписи…

– Конечно, хватит! За глаза, – подтвердил караульный, глянул на часы, ухватил Андрея на плечо, потянул с лавки. – Свидание закончено! Брысь в камеру, прыщ!

Андрей встал, попытался улыбнуться:

– До свидания, отец! Прости меня, если можешь!

К этому времени Агасфер взял себя в руки. Он встал, властным жестом остановил караульного:

– Андрей, клянусь, что вытащу тебя отсюда! Если не сегодня, то завтра наверняка!

– Папка, я тебе верю! Ты все можешь! Буду ждать! Папа, если можешь – и Наденьку тоже! Она хорошая и несчастная! Надя Аверичева, запомни! Мы возьмем ее с собой!

– Я сделаю все возможное, Андрей! – Агасфер нашел в себе силы уверенно улыбнуться и даже подмигнуть. – Помнишь, я тебе говорил: нет таких крепостей!

– Ишь раздухарился, старый самовар! – недобро усмехнулся часовой, закрывая за собой и Андреем дверь. – У совецкой власти крепости для всех найдутся!

На улицу Агасфер вышел уже не стариковским, а твердым шагом, убрав с лица скорбь. Как и предсказывал Лапа, команда уже ждала его на улице, столпившись на углу и с опаской поглядывая на снующих туда-сюда «кожанов». Увидев Берга, все двинулись к нему, постепенно замедляя шаги: они ожидали, что тот выйдет вместе с сыном.

– Что будем делать, Берг? – глухо спросил Безухий. – Без твоего сына я из этой проклятой страны не уеду!

– Я тоже, хозяин! – поддержал Линь.

– Разумеется, ты можешь рассчитывать и на меня, Бергуша! – Медников обнял старого друга за плечи.

– Можно надавить через японское правительство, – быстро заговорил Масао. – Только раньше нужно вывезти золото в Харбин. Я ведь сумел сообщить о золоте в Токио, в Хайларе нас будут встречать…

– Золото! – презрительно сплюнул Безухий. – Слушай, Берг, давай скажем большевикам про золото под щебнем! Они, думаю, так обрадуются, что вместе с Андреем отдадут нам всю тюрьму с часовыми в придачу!

Масао насупился:

– Это не выход! Они заберут золото и посадят в тюрьму всех нас! Нужно поставить в известность японское правительство! Оно сумеет надавить на большевиков!

– Успокойтесь, друзья! Спасибо за сочувствие и поддержку – но все то, что вы предлагаете, не выход! Масао прав: большевики не будут менять Андрея на золото. А нас, действительно, посадят: свяжут с бандой Мржавецкого и отправят в тюрьму. Тем более что он, как я понял, заразил своих рабочих-бурятов холерой, и они все померли, упокой, Господи, их души! Но без Андрея мы отсюда не уедем, друзья! Берите извозчика и поезжайте на вокзал, ступайте в наш тупик! Там в конском вагоне наш «заяц» заперт, а – Цепенюка я в нашем оставил. Ждите там, а я пошел выручать Андрея! Должно получиться – если я хоть немного знаю человеческую натуру!