решил ограничиться захватом Нарвика с последующей высадкой десанта в южной части Норвегии. Все эти варианты требовали участия не только ВМФ, но и сухопутных войск с ВВС, что расходилось с планами руководителей соответствующих видов вооруженных сил, у которых не было ресурсов для подобных начинаний. Начальник Имперского генерального штаба готовился к предстоящему сражению с немцами в Северной Европе, а начальник Штаба ВВС придерживал свои силы для воздушной обороны Острова в случае авианалетов противника. Относительно легитимности даже простое минирование территориальных вод нарушало суверенитет Норвегии. Как и 25 лет назад, Черчилль столкнулся с проблемой нарушения прав нейтральных стран, которые из страха разозлить агрессора и вызвать с его стороны военный ответ отказывались в своих помыслах и действиях давать малейший повод немецким захватчикам для реализации своих коварных замыслов. Ведя борьбу не на жизнь, а на смерть, когда «наше поражение будет означать наступление века варварской жестокости и окажет фатальное воздействие не только на нас, но и на независимую жизнь каждой небольшой страны в Европе», Черчилль считал, что «маленькие страны не должны связывать наши руки, когда мы боремся за их права и свободу». По его мнению, в сложившихся условиях «неправильно и нерационально, когда держава-агрессор получает преимущества, презирая и нарушая все правила», пока другие «прячутся за врожденное уважение к законам». Черчилль был настолько уверен в логике своих рассуждений, что не только изложил ее письменно в декабре 1939 года в одном из меморандумов для Военного кабинета, но и вставил этот документ в свои мемуары. В январе 1940 года он вернулся к этой проблеме, отметив, что «за последние десять лет мы столько раз ущемляли наши интересы из-за никчемных договоров и джентльменских соглашений, которые только джентльмены и соблюдают, что оказались в плачевом положении, зажатые обязательствами». Учитывая огромную свободу действий, которые получают маргинальные элементы, выходя за рамки правового поля, Черчилль считал, что «дети света не должны из-за своих добродетелей сталкиваться с неуместными неудобствами, ведя борьбу с темными силами»{272}.

В результате описанных перипетий и обсуждений срок начала операции был передвинут на 8 апреля. Это было неудачное и запоздалое решение. Во-первых, сама операция потеряла актуальность. Она должна была проводиться в зимнее время, когда замерзал Ботнический пролив, сейчас же в скором времени снабжение Германии рудой должно было возобновиться по летнему маршруту. Во-вторых, немцы первыми нанесли удар. 8 апреля они без сопротивления заняли Данию, а на следующий день высадились в Норвегии. «Нас обвели вокруг пальца», – возмущался Черчилль в беседе с Паундом 10-го числа. Как такое вообще стало возможным, чтобы суда противника смогли беспрепятственно войти в Северное море и достигнуть побережья Норвегии? Неужели британская разведка их не заметила? В том-то и дело, что заметила. Более того, вечером 7 апреля британский флот вышел на перехват, только направление было выбрано из расчета, что немецкий флот направится в Атлантику через северные проливы, а не в Скандинавию. Поэтому центральная часть Северного моря осталась неприкрытой, позволив немцам продолжить осуществление своего плана. Командующий Флотом метрополии исходил из необходимости защиты коммуникаций в Атлантике, рассматривая через призму этой задачи всю поступающую информацию. Черчилль также ошибся, увидев в передвижениях кригсмарине подготовку к решающему сражению на море, о котором он так грезил в прошлой войне и к которой мысленно готовился – в этой. Для захвата норвежских портов на британские суда были погружены соответствующие войска, однако вечером 7 апреля последовал приказ высадить их на берег и направить флотилию в море порожняком. Когда на заседании Военного кабинета на следующий день премьер-министр спросил, состоялся ли выход крейсеров для высадки войск в норвежских портах, Черчилль неожиданно сообщил о том, что все войска сошли на британский берег и крейсеры могут присоединиться к основным силам. Потрясенный этой информацией, премьер-министр воскликнул лишь «Ого!», после чего воцарилась тишина{273}.

Норвежская операция стала первой серьезной пробой британских войск в противостоянии с вермахтом. Проба оказалась неудачной, продемонстрировав превосходство противника. Причем как это часто бывает в подобных ситуациях, основные изъяны были связаны не с недостатком храбрости, способностей и самоотверженности отдельных солдат и офицеров, а с проблемами в управлении. Перед самым началом операции по освобождению захваченного немцами Нарвика ответственный за военно-морскую часть операции адмирал Эдуард Эванс был переведен в состав дипмиссии. На его место был назначен адмирал флота лорд Корк. Решение оказалось неудачным: Корк был старше по званию командующего операцией генерал-майора Пирса Макэзи (1883–1956) и имел в своем послужном списке высокий пост командующего Флотом метрополии. Помимо неравенства Корк и Макэзи придерживались разных подходов решения поставленных задач. Нельзя сказать, что Макэзи избегал опасности – полученные в годы Первой мировой Военный крест и орден «За заслуги» служат убедительным подтверждением его храбрости. Но в отличие от своего авантюрно мыслящего коллеги он предпочитал методично готовить свои действия, минимизируя риски и максимально используя ограниченные возможности. Если Макэзи и Эванс встречались и обсуждали план совместной операции, то аналогичной беседы с Корком проведено не было. Более того, два командующих имели разные приказы, да еще выданные в разном формате. Если у Макэзи были четкие письменные предписания от начальника Имперского генерального штаба, «не предполагающие проведения высадки перед лицом сопротивления», то Корка инструктировали устно – сначала Паунд на заседании Военного координационного комитета, затем Черчилль – во время поездки на автомобиле от Адмиралтейства до Вестминстера, расстояние, составляющее всего 750 метров и преодолеваемое за несколько минут. В отличие от генерал-майора, который должен был действовать по обстоятельствам, у адмирала флота сложилось четкое представление, что «правительство Его Величества желает как можно быстрее выбить врага из Нарвика и что я должен действовать со всей быстротой для получения этого результата».

Неудивительно, что, встретившись на месте, двое руководителей не смогли найти общий язык. «Я так понимаю, – отмечал в дневнике капитан Ральф Эдвардс (1901–1963), – что генерал и адмирал дерутся на севере друг с другом, как кошка с собакой». Энтропию увеличивал и сам Черчилль, который на основе изучения карт Нарвика убеждал Корка в легкости захвата порта путем его обстрела с моря. Макэзи, напротив, опирался на результаты рекогносцировки, считая, что с учетом специфики местности, траектории снарядов корабельной артиллерии и наличия не обнаруженных огневых точек противника обстрел с судов не позволит достигнуть желаемой цели, а высадка войск приведет лишь к огромным потерям. Несмотря на свой авторитет и браваду, Корк не смог заставить Макэзи пересмотреть точку зрения. Не смог этого добиться и Черчилль. Зато он сумел убедить Военный кабинет сменить командующего, назначив на место Макэзи лорда Корка. Но получив необходимую власть и ответственность, Корк поменял свою позицию и перенял осторожность предшественника. Увидев в этом происки Макэзи, Черчилль посоветовал новоиспеченному главкому решительнее использовать свою власть. «Если офицер распространяет плохое отношение, необходимо не колеблясь освободить его от должности или поместить под арест», – заявил он адмиралу. Корк тут же ответил, что «в упомянутой вами ситуации я не колеблясь применю свою власть, но не думаю, что в этом будет необходимость». В итоге операция по установлению контроля над Нарвиком была начата 24 апреля – в 25-ю годовщину высадки в Галлиполи. Как и в прошлый раз, она закончилась провалом, хотя и не привела к серьезным потерям, поскольку была благоразумно и оперативно свернута{274}.

Безуспешные действия в захвате Нарвика совпали для британцев с общим провалом Норвежской кампании. Поэтому упоминание Галлиполи весьма кстати. По крайней мере сам Черчилль явственно ощутил приближение призрака Дарданелльской катастрофы, поразившись мистической точности двух эпизодов. Как и четверть века назад в