ожидаемой, но заставшей врасплох многих государственных деятелей войне, решительный и уверенный в себе Черчилль начал боевые действия в кресле первого лорда Адмиралтейства. Как и четверть века назад, являясь олицетворением наступательного духа, он стоял у истоков военно-морской операции, которая привела к неутешительным результатам. Как и четверть века назад, разбор полетов и неудач пришелся на май – месяц, который Черчилль никогда не любил. Как и четверть века назад, наш герой оказался в первых рядах виноватых. Как и четверть века назад, произойдет формирование коалиционного правительства и последуют отставки. Как и четверть века назад, Черчилль покинет пост первого лорда Адмиралтейства. Все повторялось, только итог оказался совершенно иным – вместо исчезновения в тени забвения потомок Мальборо пошел по карьерной лестнице вверх.

Было ли это чудом или закономерностью? За восемь месяцев управления военно-морским флотом Черчилль не только наживал себе врагов среди инертных коллег, но и завоевывал уважение и расположение широких масс. «Только его имя и слышно в казармах», – констатировала служба мониторинга общественного мнения. Это понимали и коллеги Чемберлена, признавая, что первый лорд Адмиралтейства «один из самых популярных членов кабинета». Это понимал и противник. «Черчилль в Кабинете министров! – воскликнул Герман Геринг. – Это означает, что война действительно началась и теперь нам придется сражаться с Англией»{275}. Пусть планы Черчилля продвигались с трудом, но с каждым месяцем «странной войны» его политический капитал возрастал. В феврале 1940 года его включили в состав участников заседания Верховного военного совета, высшего коллегиального органа союзников по управлению войной. В апреле после отставки министра по координации обороны адмирала флота барона Эрнла Четфилда (1873–1967) он стал председательствовать на заседаниях Военного координационного комитета и получил право от имени этого органа отдавать распоряжения начальникам штабов, превратившись де-факто в заместителя премьер-министра.

Нельзя сказать, что последнее изменение прошло гладко. Многим стиль Черчилля был чужд и неприятен. По словам очевидцев, заседания комитета стали «более частыми, спорными и язвительными». Начали поступать жалобы на «многословие и опрометчивость» первого лорда, которые вызывали лишь ворох «ненужной работы» и приводили к «трениям». После одного из заседаний (еще когда Черчилль не занял кресло председателя) начальник Имперского генерального штаба Эдмунд Айронсайд (1880–1959) с возмущением записал в дневнике: «Уинстон вбил себе в голову, что мы можем принимать импровизированные решения по управлению войной, собираясь в пять часов вечера каждый день». Его возмущал подход нашего героя «отслеживать все военные приготовления, как будто он был командующим отрядом, который проводил операцию по переходу через мост». Чемберлен и сам был недоволен поведением Черчилля{276}. Но у него были проблемы посерьезнее. На 7–8 мая было запланировано заседание Палаты общин с обсуждением предварительных итогов Норвежской кампании.

Накопившееся недовольство правительством прорвалось наружу. Выступления отличались остротой, агрессивностью и возбуждением. Драматично выглядел призыв однокашника нашего героя по Хэрроу Леопольда Эмери, повторившего сказанные в 1653 году слова Оливера Кромвеля Долгому парламенту: «Вы слишком долго заседали. Пора покончить с вами. Во имя Бога, уходите!» Черчилль мог сдать Чемберлена, который как глава Военного кабинета нес основную ответственность за все принимаемые решения. Но он этого делать не стал. Во время выступления Ллойд Джорджа он выкрикнул, что «берет на себя всю ответственность за все действия Адмиралтейства и всецело готов разделить бремя». Старый лис предупредил, что «достопочтенному джентльмену не следует превращаться в бомбоубежище для защиты коллег от осколков». Но Черчилль не внял его советам. Он выступил со сдержанной речью, объясняющей причины неудач{277}. На последовавшем голосовании 281 депутат поддержал существующее правительство против 200 выступивших за его отставку. Формально это была победа, но реально Чемберлену указали на дверь. После консультаций с королем он решил сформировать коалиционное правительство. 9 мая он пригласил к себе лидера лейбористов Эттли и спросил его: готовы ли лейбористы войти в состав правительства, возглавляемого Чемберленом, и если не готовы, то согласятся ли они работать с другим премьером-тори? Эттли ответил, что на первый вопрос ответ, скорее всего «нет», на второй – «да». Но он должен обсудить предложение с однопартийцами на проходящей в Борнмуте конференции Лейбористской партии.

При беседе с Эттли на Даунинг-стрит также присутствовали лорд Галифакс и Черчилль. Вероятность, что один из них станет новым премьер-министром, возрастала с каждым часом. Чемберлен отдавал явное предпочтение Галифаксу. Но будучи пэром, глава Форин-офиса заседал в Палате лордов и не мог контролировать работу нижней палаты парламента. «Уинстон, видишь ли ты какие-нибудь препятствия, чтобы в наши дни пэр мог стать премьер-министром»? – спросил Чемберлен. Наш герой расценил этот вопрос как ловушку – ответь он положительно, ему пришлось бы предложить взамен свою кандидатуру, то есть явно обозначить позицию и, соответственно, подставить себя под удар; в случае отрицательного ответа Чемберлен мог использовать высказанную точку зрения для продвижения кандидатуры Галифакса. Поэтому Черчилль решил промолчать. Возникла продолжительная пауза, которую прервал Галифакс, заметивший, что его пэрство создает серьезные препятствия для полноценной деятельности на посту премьера. Кроме того, он не горит желанием брать штурвал в руки в столь тяжелой ситуации. Тем самым Галифакс фактически сошел с дистанции. На рассвете следующего дня – 10 мая, немецкие войска перешли в масштабное наступление, нанеся скоординированные удары по территории Нидерландов, Бельгии и Франции. В 6.00 утра Черчилль встретился с военным министром и министром авиации. Несмотря на эмоциональное напряжение последних дней, он, по воспоминаниям коллег, «жадно поглощал яичницу и попыхивал большой сигарой, как будто вернулся только что после утренней прогулки». В 7.00 собрался Военный координационный комитет, через час – Военный кабинет. После заседания Чемберлен выразил желание отложить свою отставку, что возмутило многих тори. В 11.30 Чемберлен провел второе за день заседание Военного кабинета, в 16.30 – третье. Во время обсуждений принесли послание из Борнмута. Как Эттли и предполагал, лейбористы готовы были войти в коалиционное правительство при условии, что во главе него не будет стоять действующий премьер-министр. Через час Чемберлен появился на аудиенции у короля, заявив о своей отставке. На вопрос, кого он советует назначить следующим премьер-министром, он ответил: «Уинстон тот человек, за которым следует послать». Георг VI не забыл участия потомка герцога Мальборо в кризисе с отречением его старшего брата и не очень хотел, чтобы Черчилль становился его первым министром. Но отклонить совет Чемберлена он не мог. 25 лет назад создание коалиции привело Черчилля к отставке. Теперь она способствовала его назначению на пост премьер-министра.

В 18.00 Черчилля пригласили в Букингемский дворец. На обратном пути он спросил телохранителя:

– Томпсон, ты знаешь, с какой целью я ездил во дворец?

– Да, сэр, – ответил инспектор и после слов поздравления добавил: – Единственное, хотелось бы, чтобы эта должность досталась вам в более спокойные времена. Сейчас на вас лежит огромное бремя.

Слезы потекли по щекам премьер-министра.

– Одному только Богу известно, насколько оно велико, – произнес он. – Я надеюсь, что еще не поздно. Нам осталось лишь продемонстрировать все, на что мы способны!

После чего он пробурчал себе что-то под нос, сжал челюсть и направился в Адмиралтейство, где его решений уже ждали срочные проблемы{278}.

Грани лидерства

Черчилль мечтал о премьерстве не одно десятилетие. Обычно при достижении цели человека переполняют чувства радости и удовлетворения. Но в случае с нашим героем ни о какой радости, и тем более удовлетворении, не могло быть и речи. Черчилль встал у кормила в тяжелейший период истории своей страны. Впоследствии он будет вспоминать о мае 1940 года, как о героическом периоде, когда просветленные и одухотворенные масштабом нависшей опасности британские руководители сомкнули ряды и поддержали