Горе было настолько страшным и неподдельным, что Дронгоопустился рядом.

Просто сидел и молчал. Так они и просидели почти пять часов.А когда наступил рассвет, как-то разом постаревший, поникший Груодис встал,чтобы вырыть могилу.

Дронго начал помогать ему. Может, он вспомнил о Натали. Илипросто был потрясен горем этого человека. Груодис не сказал ни слова, но нестал отвергать помощь Дронго.

Вдвоем руками и ножами они вырыли могилу для ИнгиСтрумилиной и бережно опустили в нее погибшую. А потом тщательно выровнялиземлю и еще долго носили камни, чтобы соорудить достаточно высокий холм. Былодевять часов утра, когда они наконец закончили. И оцепеневший Груодис кивнул,словно расставаясь с прошлым.

— Куда мне идти? — спросил он у Дронго. Тот стоял и молчал.Потом, ни слова не говоря, пошел собирать деньги из первого чемодана. Принес,поставил оба чемодана рядом. И вдруг услышал, как за его спиной раздалсяхарактерный звук передернутого затвора пистолета. Он медленно обернулся.Груодис держал пистолет в руках, словно раздумывая, что ему делать. Оружие былонаправлено не в сторону Дронго, нет. Для ненависти у Груодиса уже не было сил.Он быстро приставил пистолет к виску, и в этот момент в падении Дронго выбил унего оружие. Груодис ошеломленно посмотрел на него.

— Зачем? — спросил он.

— Это самое легкое, что можно сделать, — честно ответилДронго.

И тогда Груодис беззвучно заплакал.

— Все, — сказал он, — у меня отняли все. Родину, страну,работу, семью, любимую женщину. Мне не оставили ничего. Ничего.

— Ты мог бы вернуться в Литву, — сказал Дронго. Груодиспокачал головой.

— Они меня не пускают обратно, — ответил он с какой-тожалкой детской улыбкой, — говорят, что им не нужен бывший чекист. У меня большенет моей страны. Я везде чужой. И в Москве, и в Вильнюсе.

Дронго ничего не сказал. Только встал и поднял оба тяжелыхчемодана.

Потом, подумав немного, открыл чемодан, достал из него пачкуденег.

— Здесь сто тысяч, — сказал он.

— Я хочу остаться здесь навсегда. Дронго поднял чемоданы и,уже не оборачиваясь, пошел в сторону видневшейся дороги. Он прошел достаточно,когда Груодис, смотревший, как он уходит, закричал изо всех сил:

— Будь ты проклят!

Дронго повернул голову. Хотел что-то сказать. Но не вымолвилни слова, пошел дальше. Откуда Груодису было знать, что он проклят почти также, как и сам Груодис.

Через полчаса он вышел к автобусу, который направлялся вТебриз. А еще через пять часов он прилетел из Тебриза в Баку с двумя чемоданамиденег. И сдал их по назначению, вызвав немалое удивление сотрудниковМинистерства финансов и Национального банка, не привыкших к подобной честности.

Они сидели друг против друга в большом кабинетевеличественного белого здания, которое раньше называлось Центральным Комитетом,а теперь зданием президентского аппарата. По непонятному закону рока это зданиевозводилось много лет и строилось в период правления Гейдара Алиева. Но послеего отъезда в Москву здесь первым обосновался его преемник. А самому Алиевусудьба, казалось, уготовила другие кабинеты. Но все встало на круги своя, и онтеперь сидел в этом большом кабинете, выходящем окнами на море, и смотрел вглаза сидевшему напротив него Дронго.

Алиев был не просто руководителем КГБ, назначенным, какАндропов, переводом из партийных органов. Он был профессиональным сотрудникомКГБ, выросшим в этой системе за более чем двадцать лет работы до руководителяКГБ республики. И он понимал, что именно произошло вчера и какова была рольсидевшего перед ним человека. Он осознавал масштабы всей операции,завершившейся глубокой ночью.

Дронго с личностями подобного масштаба приходилосьвстречаться редко, и он сидел, несколько нахмурившись, словно ожидая подвоха.

— Вы неплохо сделали свою работу. — В устах чрезвычайноскупого на похвалы президента это было высшее признание профессионала.

— Спасибо.

— Мы могли бы предложить вам работу у нас. Мне говорили, чтовы достаточно серьезный специалист. Нам необходимы такие профессионалы. Мыдавно хотели вывести разведку из Министерства национальной безопасности, создавсамостоятельную структуру.

— Я уже давно на пенсии, — позволил себе сказать Дронго, —но все равно благодарю вас за эти слова.

— У вас есть какие-нибудь просьбы или пожелания? — спросилпрезидент.

Дронго посмотрел ему в глаза. Не каждый человек осмеливалсясмотреть в эти серо-голубые стальные глаза президента. Не каждый мог выдержатьих взгляд.

— Еще раз спасибо. Мне ничего не нужно. Я просто выполнялсвой долг.

— Долг? — заинтересованно спросил президент. — Перед кем? Выведь не российский гражданин.

— Перед своей совестью. Я все время задавал себе только одинвопрос. Если вы разрешите, я задам его и вам.

— И какой это вопрос?

— Я все время думал, что произойдет с этой республикой иэтим народом на следующий день после удавшегося покушения? Примерно то же ядумал и о Грузии.

Извините меня, но, надеюсь, вы меня поняли.

На этот раз выдержать взгляд президента он не сумел и первымотвел глаза.

— Когда вы уезжаете из республики? — сухо спросил президент.

— Завтра утром.

— Сегодня вечером, — тоном, не терпящим возражения, сказалхозяин кабинета, — это и в ваших личных интересах.

— Сегодня, — согласился Дронго, поднимаясь со стула.

— До свидания, — сказал президент. Кажется, в его взглядемелькнуло любопытство.

— До свидания. — Дронго пошел к двери и, уже выходя,оглянулся. И успел увидеть цепкий, внимательный, но очень уставший взглядвоспаленных глаз не спавшего всю ночь пожилого человека. И увидел в нихпонимание всего того, что они не сказали друг другу. А может, это ему толькопоказалось.