У него, как и раньше — только пятёрки.

Всё, больше разговаривать нам не о чем…

В этот момент вернулся Шапкин, прикрыл за собой дверь. Остался стоять:

— Вот, сами всё видите, Марина Андреевна.

Ничего объяснять не надо.

Антон услышал отчество жены, вспомнил, что даже забыл о его существовании. Посмотрел на её красивое строгое лицо. Никогда такого не видел.

Почувствовал, что теперь и для него она стала Мариной Андреевной.

Жена всегда казалась ему улыбчивой, мягкой, иногда раздражённой, капризной. Но сейчас в её больших карих глазах светилось непоколебимое упрямство и решимость. Казалась чужой незнакомой женщиной. Говорить было не о чем.

— Да, — твёрдо повторила она, — ничего объяснять не надо. Проводите меня.

Шапкин угодливо открыл дверь и вышел за Мариной.

Вернувшись, он достал заполненный листок с печатью управления и положил перед Антоном:

— Твоя работа?

Заботкин узнал своё ходатайство главе Волховского района Ленинградской области по поводу открытия автостоянки.

— Да, моя. Я просил за директора кафе. Чтобы дальнобойщики могли спокойно ночевать и разбоев не бояться.

— А почему за своей подписью? Ты что не знаешь, кто должен подписывать такие документы? Шапкин ехидно усмехнулся.

— Знаю. Начальник управления. Так вы бы ему на подпись не понесли.

— Конечно, не понёс — потому, что это коррупция.

— Может, безопасность водителей — коррупция, — усмехнулся Антон, — зато она спасает им жизнь! В этом и есть наша работа… А вы, я вижу, потрудились на славу — всё собрали на меня? Или ещё что осталось?..

— Заботкин, ты меня достал, — прервал Шапкин, в голосе послышалась злость, — ищи себе место! Бизнесом занимаешься, малолеток развращаешь, вторую семью завёл. С меня хватит. В управлении тебе делать нечего! Выбирай любое районное подразделение. За неделю не уйдёшь из отдела — пишу рапорт генералу.

Неожиданно Антона прорвало, в душе вспыхнуло негодование:

— Слушай, Моисеевич, я же всё понимаю, зачем ты на меня компромат собираешь. Жене с агентессой очную ставку устроил. На территорию хочешь спихнуть! Неправильно ты действуешь.

Понимаешь? По-человечески неправильно! И не жди, что теперь я прекращу работать и дело тебе оставлю. Я узнаю, кто тебя вывозил и что ты там рассказал бандитам. Вылетишь на гражданку без пособия! Мне теперь терять нечего. Семью ты мою развалил! Я сам еду на доклад к генералу. Видишь, я тебе прямо говорю. Открыто. Если можешь останови меня…

— Сдать оружие и ключи от сейфа! — зашипел Шапкин, бледнея. — Немедленно! Ты подозреваешься в склонении к сожительству несовершеннолетней и злоупотреблении служебным положением.

Он подскочил к Антону и попытался вынуть у него пистолет из кобуры.

— Пошшёл… — Заботкин легко оттолкнул начальника и вышел из кабинета. Зашёл к себе и забрал дело из сейфа. Направился к выходу.

— Задержа-ать Забо-откина! — кричал Шапкин в коридор, стоя в открытых дверях своего кабинета, — Аресто-ова-ать его! Он преступник!

Сотрудники оглядывались на своего начальника, затем смотрели вслед Антону. Недоумевали — начальник опять напился? Никто не пытался остановить или схватить коллегу. Некоторые улыбались — ситуация им казалась смешной. На всякий случай старались поскорее скрыться в кабинетах.

Генерала на месте не было. Секретарь сообщила, что он на совещании в Смольном и будет нескоро. Антон сел на диван в приёмной и, обняв дело, стал ждать. Скоро появился Шапкин с папкой под мышкой, расположился на соседнем диване.

Когда часа через два появился начальник управления, подчинённые встали, поздоровались. — Оба ко мне? — недовольно спросил он.

— Я первый пришёл, у меня срочное дело особой важности, — доложил Заботкин, показывая на разработку.

— Ну, тогда подожди, — усмехнулся генерал, повернулся к Шапкину: — Заходите, Сергей Моисеевич.

Вдвоём они прошли в кабинет и закрыли дверь.

Антон снова сел на диван. Расстроился. Подумал — зачем Шапкину всё сказал в лицо? И что же я такой тупой? Тоже мне, оперативник называется. Надо было по-тихому уехать и доложить. А теперь — чью сторону примет начальство?

Сидеть дальше казалось бесполезным. Правила существуют давно — верят тому, кто первый пожаловался. Уходить — вообще смысла не имело. Тогда точно арестуют. Продержат в камере пару месяцев, потом выпустят, и дело прекратят, предложат уволиться по собственному желанию. Система известная. Не он первый и не последний.

Сердце заныло и сжалось, превратилось в камень, так что каждый удар стал отзываться болью в груди. Душа застонала. Что он натворил? Всё идёт прахом: семья, служба, люди, не дождавшиеся помощи. Он неожиданно понял, что и ему неоткуда ждать поддержки. Он никому не нужен. Ни начальству, не своей семье. Быть может только маленькой дочке? Он вспомнил её недоумённый взгляд в кабинете управления. Как сравнивал глаза в зеркале, а потом мчался по призрачной дороге игрового автомата, круша тротуары, сбивая столбы. Похоже с нынешней ситуацией. Его обязательно убьют. Шапкин всё рассказал бандитам, и те уже ждут, когда с Антона сорвут погоны, отберут оружие.

Сам — ладно — это его выбор! Но как защитить своих детей, жену? Он уже представил злорадные лица изуверов, нажимающих на спусковые крючки…

Олег — тот будет сопротивляться. Успеет кому-то врезать, может, даже выбьет пистолет… Но Илья… вспомнил, как того уводил врач, а он оборачивался, непонимающе смотрел, и его детские большие глаза с недоумением спрашивали: папа, ты меня доверяешь ему?.. Ты меня ещё любишь?..

Наверно, хорошо, что они уедут жить в Финляндию… скорее бы…

Шапкин вышел из кабинета. Лицо его было красное, но довольное. Усы топорщились. Презрительно с ухмылкой посмотрел на Антона.

Затем наступила очередь Заботкина. Он взял себя в руки. Решил начать с разработки. Разложил схему. Докладывал обстоятельно, в том числе и о похищении Шапкина.

Генерал внимательно слушал. Изредка уточнял детали. Когда Антон закончил, откинулся в кресле и задумался, полистал блокнот на столе. Нашёл какую-то запись и поднял жёсткий взгляд на Заботкина:

— Ты же