капитан австрийской службы, живший некоторое время в Париже, был обвинен в убийстве в сообществе с пьемонтцем, кавалером де Миль, и третьей особы, оставшейся неизвестной, жида, барышничавшего акциями королевского банка, чтобы овладеть его портфелем, содержавшим сумму в сто тысяч ливров.

Убийство было произведено в таверне улицы Кенканпуа, где граф де Горн и его сообщники назначили свидание еврею под предлогом, что хотят купить акции, которыми он торговал. Чтобы ограбить его, по словам обвинения, граф де Горн первый нанес удар, после чего кавалер де Миль и третий соучастник довершили убийство и овладели его портфелем.

Это дело наделало много шума в Париже из-за высокого звания обвиняемого, – его родственным связям и отношениям с самыми знатными домами и лицами. Процесс вели с почти беспримерной поспешностью, и, казалось, все попытки спасти этого несчастного молодого человека способствовали ускорению его казни. Как видно из предыдущей главы, маркиза де Парабер тщетно старалась оказать влияние на регента, хотя до этих пор оно было довольно значительно.

Лишь только родственники графа де Горна узнали о его заключении в тюрьму, как начали со всех сторон собираться в столицу. Накануне дня, назначенного для вынесения приговора, пятьдесят семь человек отправились в Парламент и ожидали в коридоре членов уголовной палаты, разбиравшей преступления этого рода, чтобы приветствовать их во время шествия, что значило косвенным образом просить их о сострадании к обвиненному. Этот поступок не зависимо от числа особ, принявших в нем участие, был украшен известнейшими именами Франции, но, несмотря на это, не имели никакого успеха: уголовная палата вынесла приговор, присуждавший графа де Горна, кавалера де Миля и третьего обвиненного ослушника к раздроблению при жизни членов их тела и колесованию до смерти. Приговор этот повергнул родственников и друзей несчастного молодого чело века в ужас и уныние.

Тогда как маркиза де Парабер просила Шарля Сансона помочь графу де Горну они обратились к регенту с просьбой помиловать своего родственника.

Он остался неумолимым относительно помилования и с трудом согласился изменить род казни, то есть заменить колесование отсечением головы. Для этого нужно было ему напомнить, что он сам, первый принц Франции, связан через свою мать, принцессу Палатину узами родства с обвиненным. Утомленный настойчивыми просьбами, регент дал это обещание, и мы увидим позже, как он его сдержал.

Все терялись в догадках о причинах этой непреклонности правителя; в ней видели личную ненависть принца к молодому графу. Тотчас же в городе распространились разные, нашедшие многих приверженцев, слухи. Молодой, прекрасный, стройный господин де Горн своими любовными подвигами возбуждал всеобщее любопытство. Как известно, двор Филиппа Орлеанского не отличался нравственностью, и не одна из многочисленных модных красавиц интересовалась молодым чужеземцем. В этих сплетнях дошли до того, что запятнали даже имя госпожи де Парабер. Рассказывали, что регент, застав однажды господина де Горна в слишком задушевной беседе с прекрасной маркизой, в порыве гнева указал ему угрожающим жестом на дверь и сказал только два слова: «Подите вон!» На что будто бы граф ответил не менее гордо и чрезвычайно кстати: «Ваше высочество, наши предки сказали бы: „Пойдемте вон!“»

В этом правдивом или вымышленном происшествии находили главную причину глубокой вражды, питаемой регентом к счастливому сопернику, которого он твердо решил погубить. Я не намерен входить в разбор правдоподобия этих толков, потому что, по моему мнению, даже визит к Шарлю Сансону и разговор с ним госпожи де Парабер служат достаточным подтверждением этой гипотезы. Сострадание, как и любовь, могли побудить ее обратиться к моему предку и подсказать ей слова, которыми, как мы видели, она умоляла его о содействии об освобождении несчастного графа.

То, что самыми ожесточенными врагами графа де Горна были Лоу, главный контролер финансов, и Дюбуа первый министр, имевший в то время огромное влияние на регента в том нечего сомневаться. Кредит акций королевского Банка и общества Миссисипи начал разоряться; они думали восстановить его, жестоко наказав главных виновников этого похищения и убийства.

Как увидим из следующей главы, они не довольствовались смертью графа, а хотели, чтобы приговор уголовной палаты был выполнен во всей своей силе и убедили регента Франции открыто изменить слову, данному знатнейшим лицам государства.

Часть XI

Граф де Горн

Не только маркиза де Парабер посетила Шарля Сансона по делу графа де Горна. На третий день после ее визита его навестил маркиз де Креки, бывший руководитель и организатор всех попыток, предпринятых для спасения молодого человека. Он не говорил ему ничего о возможности бегства от того ли что не знал о действиях маркизы де Парабер, или потому что хотя они и были известны ему, но он не разделял их. Маркиз, казалось, нисколько не сомневался в слове регента и был твердо уверен, что граф будет только обезглавлен.

Маркиз де Креки показал Шарлю Сансону даже письмо от герцога Сен-Симон к герцогу д’Авре, подтверждающее то же самое из самых достоверных источников, потому что герцог Сен-Симон был одним из любимцев регента. Привожу письмо, найденное мной впоследствии в воспоминаниях маркиза де Креки, потому что оно служит подтверждением догадок моего предка.

Письмо герцога Сен-Симон к герцогу д’Авре.

«Любезный герцог, на пасху, по своему обыкновению, я отправляюсь в Ла-Ферте. Я не преминул уже представить герцогу Орлеанскому разницу, существующую как в Германии, так и Нидерландах, между впечатлениями, производимыми различными казнями, и то ужасное оскорбление, которое будет нанесено столь знатному и замечательному своими связями дому. Кажется, невозможно надеяться на помилование и дарование ему жизни по причине происков этих двух человек, которые, как вам известно, столь сведущи в делах денежного промысла и столь ревностно защищают ростовщиков и промышленников деньгами, без чего, нет сомнения, их бумаги страшно бы упали в своей цене. Принявшись решительно за дело, я имел счастье получить согласие регента заменить постыдную казнь отсечением головы, которая ни в одной стране не считается позорной и потому не лишит знаменитый род де Горнов возможности пристроить своих дочерей и младших сыновей, если он имеет таковых. Герцог Орлеанский согласился со мной. Он дал мне слово изменить казнь и поэтому, я полагаю, что это дело решенное. Я даже имел осторожность, расставаясь, сказать ему, что тотчас же уезжаю и умоляю его не забыть данного слова, так как ему не дадут покоя двое приближенных, ревностных приверженцев колесования, которые могут представить ему в ином свете последствия этой жестокой казни. Принц обещал ни в коем случае не изменить своего решения. Я тем более доверяю его честному слову, что