«Акт о клятвенном отречении» привел к тому, что пропагандистская война со всех сторон закипела с удвоенной силой. Особого успеха в изображении испанского правления в Нидерландах как «тиранического» и «варварски жестокого» добился Вильгельм Оранский в своей «Апологии» (1581), изданной в ответ на королевский указ от июня 1580 г., объявлявший его вне закона и обещавший вознаграждение любому, кто его убьет. Герцог Пармский был против этого эдикта, изданного по настоянию короля (подстрекаемого Гранвелой), считая, что в пропагандистском отношении он, скорее, приведет к обратным результатам, и так оно и случилось. «Апология» Вильгельма, написанная целой группой специалистов, в которую входил знаменитый гугенотский публицист, Филипп дю Плесси-Морне, пустила в ход обычные приемы пропаганды, приписывая королю Испании и его советникам всевозможные пороки и открыто разжигая испанофобию. Тем не менее этот текст заслуживает внимания: полный высокопарных фраз, он превозносил веротерпимость, «свободу» и привилегии страны. Также Оранский настаивал на том, что в запрещении католицизма в Голландии и Зеландии не было его вины, что вначале он и Штаты договорились, что «и та, и другая религия будут пользоваться терпимостью», но что Штаты «из-за неповиновения, подстрекательств и измен» своих внутренних врагов были вынуждены запретить католическую веру. Другой резонансной публикацией 1581 г. был отчет о мирных переговорах в Кельне в 1579 г., написанный юристом-спиритуалистом Аггеем ван Альбадой. Он схожим образом в самых бескопромиссных выражениях оправдывал сопротивление королям-деспотам, цитируя знаменитый гугенотский трактат «Защита против тиранов» (Vindiciae contra Tyrannos) (1579), и утверждая, что короли, как и выборные должностные лица, обязаны подчиняться закону и, в конечном счете, народу.

В Нидерландах теории, призывавшие сопротивляться угнетению, были в то время в моде. Но в стране было еще много таких людей, которые испытывали отвращение к таким доктринам и отвергали «Акт о клятвенном отречении». Многие чиновники отказывались от своих должностей, особенно в Гелдерланде, Оверэйсселе и Фрисландии. Штаты Оверэйссела приняли Акт лишь с большой неохотой. Если кальвинистские проповедники были от Акта в восторге, то некоторые представители лютеранского и католического духовенств отзывались о нем с осуждением. Но «Акт о клятвенном отречении» не только настроил против мятежных властей еще одну часть умеренных, но и еще больше расширил пропасть между Генеральной Унией и Тесным Союзом, между Брабантом и Голландией, между севером и югом. Призывая герцога Анжуйского явиться в Нидерланды, Оранский отчасти руководствовался желанием снова склонить чаши весов на сторону более умеренной религиозной политики, на сторону Генеральных Штатов, и, следовательно, Брабанта. Власть герцога Анжуйского, как таковая, опиралась лишь на Брабант. В значительной части Фландрии, также как к северу от рек, его власть никогда не была особо прочной, и, по сути, представляла собой лишь пустую формальность, а в Оверэйсселе, Гелдерланде и Утрехте ее никогда не признавали даже в теории. Голландия и Зеландия для проформы признали Анжуйского, но они принесли присягу на верность только Союзу и провинциальным Штатам и принцу Оранскому как штатгальтеру.

К 1580-м гг. север и юг Нидерландов все больше отдалялись друг от друга. После измены графа Ренненберга раздел войны на северный и южный театры военных действий стал еще более заметным, чем раньше. Герцог Анжуйский и Штаты Брабанта и Фландрии сделали все возможное, чтобы остановить наступление герцога Пармского на юге и юго-западе. Даже если бы они хотели этого, было бы невозможно уделять больше внимания или выделять больше ресурсов для борьбы на востоке и севере. Содержание гарнизонов и войск, размещенных к северу от рек, и сбор необходимых ресурсов происходил под контролем только северной группы провинций во главе с Голландией. С одной стороны, двойственность исполнительной власти, которая столь ярко проявилась в начале 1580-х гг., была случайным явлением, происходившим оттого, что войну приходилось вести на двух отдельных фронтах. Но раздробление власти на юге, вызванное тем, что фламандские города шли собственным путем, и гегемония Голландии на севере еще больше возросла, отражая глубокий, неустранимый и растущий раскол в формах власти и патронажа, образовавшийся не десятилетия, а столетия назад. Не подлежало сомнению, что Фландрия и Брабант не могли взаимодействовать с провинциями к северу от рек и были не в состоянии оказывать на них какое-либо значительное влияние, тогда как Голландия уже давно считала внутренние провинции севера своей неоспоримой сферой влияния. Гелдерланд, Оверэйссел и Оммеланды отныне стали щитом Голландии. В теории в 1581 г. был учрежден единый Государственный Совет во главе с герцогом Анжуйским для руководства военными действиями. Но на практике этот совет был разделен на два отдельных органа: южный совет, находившийся в Брабанте, и так называемый «Совет земель к востоку от Мааса», отвечавший за ведение войны в Гелдерланде, Оверэйсселе, Дренте и Гронингене, в котором с самого начала всецело доминировала Голландия.

Парадоксально, но приезд герцога Анжуйского, на котором так упорно настаивал принц Оранский, вместо того, чтобы содействовать большей сплоченности нидерландских провинций, лишь подчеркнул растущее разделение власти. Герцог Анжуйский сосредоточил свои усилия и свои французские войска на юге, но не смог замедлить темп возрождения роялизма в этих землях. Напротив, Филипп, благодаря огромным массам серебра, поступавшим из Нового Света, и пользуясь окончанием войны против турок-осман, стремительно восстановил свою власть в Нидерландах. В сентябре 1580 г. герцог Пармский имел под своим началом уже 45435 солдат. К октябрю 1582 г. эта цифра выросла до 61 000. Но рост военной силы носил как количественный, так и качественный характер. В 1580 г. королевская армия почти полностью состояла из навербованных на месте валлонских войск и немецких наемников. К 1582 г. значительная часть армии состояла из первоклассных испанских, итальянских и немецких солдат. Растущее разделение севера и юга еще больше подчеркнуло взятие герцогом Пармским в 1581 г. собственного города Оранского, Бреды, после чего испанцы установили свою власть вдоль южного берега рек, тем самым вбив клин между находившимися под контролем мятежников областями севернее и южнее рек.

Перспективы для мятежников по обеим сторонам от этого клина выглядели все более мрачными. На протяжении 1582 г. испанские войска вступили в Гелдерланд и в ноябре герцог Пармский взял Стейнвек, укрепленный город, господствовавший над наземными путями между Оверэйсселем и Фрисландией. Великий итальянский военачальник, по-видимому, задался целью разорвать то, что он называл «отвратительной Утрехтской Унией», на беспомощные клочья. По мере наступления испанцев моральный дух мятежников падал, искушение чиновников и командующих войсками заключить тайные соглашения с Пармским возрастало, а разочарование герцогом Анжуйским усиливалось. Раздраженный сковывавшими его власть ограничениями, герцог устроил заговор и в январе 1582 г. попытался захватить реальную власть в мятежных Брабанте и Фландрии посредством военного переворота. Он захватил Дюнкерк, Алст и несколько других городов во Фландрии; но в Антверпене горожане взялись за оружие и атаковали солдат герцога, оставив на улицах сотни убитых французов. После этого фиаско герцог Анжуйский утратил всякую поддержку, а популярность самого Оранского упала до самого низкого уровня с 1572 г., особенно в Антверпене. Мятежные Нидерланды оказались в состоянии еще большего внутреннего расстройства, чем когда-либо. Оранский, все еще веривший, что единственная надежда на спасение Восстания и Утрехтской Унии заключалась в обеспечении французской помощи, пытался исправить ситуацию. Но и Анжуйский, и брабантцы сочли, что с них достаточно, и в июне герцог покинул страну.