– Эт за что же?

– Как за что? За то самое – за правильный выбор! Спасибо, он не к соседке под юбку полез, а к холопке – с понятием человек!

Удивила и Егорова жена. Холопки к ней шли за детьми и ничего не опасались. Поди, больше ожидали получить отпор от старшей дочери, чем от хозяйки; что Марьяна у Егора зашуганная и от любой толпы шарахается, в селе знали все, тем более холопки про свою хозяйку. Что там у них случилось, бог весть, но когда бабы младшую дочку потащили из постели, то мать не выдержала, схватилась за нож. Те от неожиданности и отмахнуться не успели: Марьяна одной в шею сзади ударила, а второй, когда она на шум оглянулась, нож по рукоять в глаз всадила. На третью бабу уже старшие дочери навалились – так и отбились. Все бы ничего, но как бы бабонька теперь последнего разума не лишилась – без памяти лежит в горячке, никого не узнаёт. Настена сказала – оклемается, но не скоро. Может, тогда и вовсе от своего страха излечится, если повезет. А пока ей только хороший уход нужен.

Вспомнили бабы и про Ульку-Молитвенницу. Как водится, сошлись на том, что в ее снах предсказывался именно бунт, только они тогда не поняли. Вроде бы видела она, как покойный отец Михаил с молитвой обходил Ратное, а в это время враги из-за тына ломились, и бой шел. Когда она этот сон пересказывала, бабы были уверены, что ей в очередной раз снится нападение ляхов, а выходит, вон оно что! Предупреждал их так отец Михаил – и с того света берёг Ратное.

И сама Улька с иконой всем под ноги лезла, когда бунтовщики в ворота рвались, молитвы бормотала – просила отца Михаила помочь. Тогда-то её гнали и отмахивались, а ведь Сучка с его людьми она первая заметила.

Кто-то из артельных в себя пришел, рассказал: у Сучка зуб с вечера заболел, аж подвывал, бедолага. Они всё равно в Ратное собирались, тын перед ремонтом проверять, что ли, а он из-за боли не стал дожидаться утра, как уговаривались, погнал своих артельных среди ночи через лес, к Настене спешил, а сейчас вон лежит, и не до зуба ему. Правда, Алена сказала – выбили и больной, и ещё пару, но это и не важно. Главное, вовремя плотники поспели, чтоб ворота отстоять. Не иначе, отец Михаил их и привел.

Разговорились бабы, выпуская в смешках пережитые напряжение и ужас. Вот и про бой, в котором старосту ранили, стали языки чесать, хоть и с оглядкой. То, что про охоту Аристарх нарочно сказал, и мужи на самом деле шли засаду устраивать, уже все поняли. Но слухи про то, что там случилось, разнеслись немыслимые – вероятно, мальчишки наговорили всякого. А потом бабы еще от себя напридумывали, и если вначале шептались, то очень скоро заговорили вслух, мол, старосте лес наворожил. Потому и узнал он, что придут ратники из-за болота.

Мало того – встретили их именно в том месте, где он указал. Потому и засаду сумели устроить заранее, и побили находников малыми силами. Воинские ученики да десяток ратников, из которых одна половина увечных, другая после ранений ещё не оправилась, положили три десятка воев. А кого не побили, тех в лесу потом мертвыми сыскали – кого с пробитыми головами, а кого будто медведь заломал.

Взрослые воины на все расспросы отмалчивались и отмахивались, хотя баб сильно не окорачивали, а у самого старосты и не спросить – он без памяти. А был бы в памяти, к нему никто бы лезть и подавно не рискнул, тем более сейчас, когда Беляна его, продырявленная вилами, возле церкви лежит не похороненная. И как ему сказать, когда очнется?..

А ночью пошел снег. Первый выпал, да так, что засыпало все вокруг. Арина под утро во двор выскочила и замерла у дверей – словно пухом лебяжьим накрыло село. На всех столбах нашлепками белые шапки, деревья будто в меду вываляли и в тот пух окунули. Светло почти как днем, хотя до рассвета еще далеко – солнце только чуть подсветило небо над лесом. И тишина – аж уши заложило…

* * *

Из Ратного уходили на следующий день, после обеда. Девки, как и отроки, верхом в походном строю. Серьезные, но гордые собой невероятно: они тоже в бою побывали и не просто так сейчас в седлах в мужских портах да с самострелами за спиной красовались на виду у всего Ратного, вышедшего их проводить, а по полному праву. Не скажешь, что это они совсем недавно, приезжая в церковь, дразнили ратнинских – крутили хвостами в невиданных платьях. И у ратнинских баб с девками, что смотрели сейчас на них без привычной завистливой досады, и у всего девичьего десятка совсем другие лица были.

Арина тоже ехала с ними верхом в полном облачении – с оружием, в шлеме и в доспехе, хотя предпочла бы в санях, рядом с Андреем. Он хоть и пришел в себя настолько, что мог передвигаться без посторонней помощи, но о том, чтобы в седло сесть, и речи не шло.

«Эх, вот бы и мне сейчас возле него по морозцу под тулупом пригреться! Но нельзя – и так осталось всего двое наставников, способных сидеть в седлах – Прокоп и Тит».

Макар с Андреем ехал в санях, за возницу, хотя видно было: все бы сейчас отдал, чтобы Верке своей вожжи сунуть и вот так, верхом гарцевать… Но из-за ноги не может. Зато сама Верка всем довольна – и тем, что успела повоевать, и тем, что родня вся цела, и даже первым морозцем, схватившимся по снегу, тоже довольна. Щеки, как яблоки наливные, зарумянились, и глаза горят.

Несмотря ни на что, выглядел их выезд внушительно: из Ратного вышли четыре десятка воев в конном строю по два, и несколько груженых саней – прямо войско с обозом!

«Обоз» и впрямь собрался неожиданно большой. Во-первых, помимо Макаровых саней, пришлось лошадей еще запрягать и сажать за возниц отроков: забирали раненых в бою плотников, а из них никто легко не отделался. Только Сучка оставили Алене выхаживать, ну так попробовал бы кто его у нее забрать!

А остальные, даже те, кто еле языком ворочал, решили домой, в крепость, по снежку добираться, тем более, с такой охраной, мол – все спокойнее. Настена, осмотрев их, не препятствовала, только велела под Юлькин надзор сразу же отдать: ранены почти все тяжело, хоть угрозы жизни и не было. Разместили их на двух санях, с удобством устроили на сене да укрыли потеплее.

А во-вторых, жены Прокопа и Тита наконец сподобились перебраться в недавно отстроенные дома на посаде – тоже потому, что в сопровождении четырех десятков по лесу ехать спокойно и безопасно. Когда еще такой случай представится? Ну и нагрузились, естественно – одними санями не отделались: и детей увезти, и вещи необходимые, и скотину с собой гнали. И холопов на новое хозяйство прихватили, а те тоже не с одной котомкой в дорогу двинулись.

Бабы донимали вопросами Верку, ибо мужья их были заняты при отроках, отвлекаться им некогда, вот хозяйкам и пришлось самим разбираться, что да как. Говоруха почувствовала себя не иначе как обозным старшиной – во всяком случае, именно она вовсю распоряжалась, куда кому свои сани ставить и за кем держаться, да что в дороге делать, если велят остановиться.

В общем, тронулись.

Когда последние сани съехали с моста и на него вступили первые всадники из замыкающего десятка, раздался пронзительный свист со стороны Ратного. Еще не смолкли заливистые трели, как Прокоп рявкнул: