И замуж за него выходить тебе не обязательно, мало ли мужей на свете…

* * *

«Значит, мне можно? Вот так вот, себя забывая, отдаваться тому, что накатывает неизвестно откуда? Как я в первый раз испугалась, когда будто в тёмный омут меня засасывало! Решила, дурёха, что меня сейчас нечистый заберёт… А сегодня и думать про это забыла: не в омут меня потянуло – в небеса подкинуло…

Шипеть и завидовать, говоришь… Да я уже давно не обращаю на гадюк внимания, так что не привыкать. А насчёт «света в окошке»… Поживём – увидим. Нинея – бабка мудрая, зарекаться не стану…»

Весь день Анна не могла понять: то ли и в самом деле обитатели усадьбы посматривают на неё как-то по-новому, то ли ей это мерещится. Так ничего и не надумала, и, в конце концов, плюнула, решила не морочить себе голову ерундой. А вечером, встречая злющего свёкра, вернувшегося после целого дня допросов и пыток бунтовщиков, поразилась мгновенной перемене, коей сама и стала причиной. Увидев её, Корней чуть не споткнулся от неожиданности, но не закашлялся по-стариковски, а подтянулся, молодецки крякнул, подкрутил ус и, бормоча что-то похожее на «Ну-ну!», бодро затопал вверх по лестнице. Листвяна, наблюдавшая за сотником с благостной улыбкой, неожиданно подмигнула своей боярыне и степенно последовала за ним.

* * *

«…Кто только меня не учил, чему только не учили, а хоть бы один старый хрен упомянул, что и ТАКИЕ обязанности выполнять придётся!

Ну что, Анюта, не хватило ума вовремя отбрыкаться от боярства – принимай, как должное, что и ЭТО к твоему боярскому месту прилагается. Власть не разбирает – мужчина ты или женщина, не делает скидок на слабость. Взялась вершить дела наравне с мужами – плати! И ЭТО тоже входит в цену…»

Заводил бунта и тех, на ком оказалась кровь ратнинцев, казнили на берегу Пивени, на мостках, излаженных специально для этого. Бурей лютовал с кнутом так, словно никак не мог напиться крови. Едва схватившийся лед на реке покрылся неровными красными потеками. Иные молодухи, особенно пришлые, не из коренных ратнинских, сомлевали от зрелища и воплей, но их встряхивали родственники, они растирали лицо снегом, стояли и смотрели дальше. Только беременных баб родня на берег не допустила: они сидели по домам, но всё слышали.

Тех же холопов, которые по какой-то причине оказались замешаны в бунте, но сами оружия не поднимали и кровь не пролили – разве что свою собственную, и ту по дурости, – выгнали и поставили, связанных, на колени близ места казни. Их участь Корней еще не решил. На мостках, ухмыляясь, ожидал очередную жертву взмокший от работы горбун: крики умирающих и вой приговорённых к смерти, пока их волокли к палачу, его не смущали.

Анне пришлось с начала и до конца казни выстоять у всех на виду. Их там трое было – Лисовинов: глава рода, боярин и воевода Корней Агеич, его сын Лавр и его вдовая невестка.

Андрею и в голову не пришло рассчитывать силы, пока подавляли бунт, и он опять свалился. Хорошо, не заживших ран на нём не было, а то бы Настёна ему сама голову свернула. Во всяком случае, так она заявила, когда укладывала его на сани и наказывала Арине не выпускать суженого из постели не меньше двух седмиц. Выслушав двусмысленную тираду лекарки, Арина и глазом не моргнула, со всей серьёзностью пообещав приложить к этому все усилия.

Так что Андрей, несмотря на всю досаду сотника, на казни присутствовать не мог. Старшие внуки и принятые в род отроки ещё не вернулись из похода. Корней было приказал привезти из крепости внучек, хотя бы старших, но тут Анна встала на дыбы.

– И так девок еле-еле угомонили! Нам их в Туров везти, а кого мы там покажем – благовоспитанных девиц на выданье или рысей бешеных?

– Так уж и рысей? – попробовал настоять на своём сотник. – Вон, в прошлый раз, когда Михайловых ослушников казнили, все твои девки позеленели. Или забыла, как сама же их по щекам хлестала, чтоб не сомлели?

В другой раз Анна, может, и не осмелилась бы возражать свёкру, но тут она была в своём праве: девчонок к замужеству испокон веков готовили женщины и вмешательства мужчин в такие тонкие дела они не потерпели бы.

– И так пришлось их от холопок за косы оттаскивать, чтобы не порвали! Прасковья вконец осатанела, да и Мария с Анной от неё не отставали. Даже тихоня Аксинья чуть глаза кому-то не выдавила – хорошо, вовремя углядели. Их в разум ещё приводить и приводить, а насмотрятся на казни – опять им глаза кровью застит? Нет уж, не надо мне такого счастья!

И воевода отступил:

– Ладно, делай, как знаешь. Но сама чтоб непременно была!

«Незачем девчонок сюда тащить, обойдётся Корней и без них. Хорошо, у нас тогда хоть немного времени было, успели им встречу приготовить, встряхнули их от кровавого морока».

* * *

Мальчишка-гонец, посланный в крепость, как только стих бой за Ратное, передал, что от бунтовщиков отбились, что все живы-здоровы, но вернутся только назавтра. Тяжесть, висевшая над оставшимися в крепости, растаяла, и кто-то из баб спросил:

– Ну что, надо нашим защитникам встречу готовить – как тогда, летом, когда из-за болота первая полусотня вернулась?

Надо, конечно, надо! И неважно, что всей рати – девки, да младший десяток, да купеческий. Несколько отроков, которых Юлька не пустила в поход вместе с Младшей стражей, дела не меняли. Ну, ещё покалеченные наставники. Неважно это! Они всё равно – воины, и уходили защищать свой дом от врага. А воинов, вернувшихся из похода, надлежит встречать.

В прошлый раз первую полусотню встречала толпа девок да вторая полусотня. Сейчас у ворот стояла жиденькая стайка младшего девичьего десятка, зато подпирала их толпа лесовиков – строителей крепости, да вместо кваса Плава приготовила горячий сбитень – по зимнему времени после долгой дороги лучше не придумаешь.

Надо было видеть глаза мальчишек из младшего десятка, когда, приняв доклад наставника Прокопа и почествовав старших, боярыня Анна Павловна с поклоном подносила и им ковш со сбитнем, а потом из толпы встречающих выступали их ровесницы, брали коня под уздцы – уж кто как умел! – и вели в ворота. Как взрослых воев! Сначала ошеломлённые, а потом донельзя гордые лица ещё даже не отроков – мальчишек, развёрнутые плечи, высоко поднятые головы… И горящие глаза мужчин, вернувшихся домой из первого в своей жизни боя с первой в жизни победой!

Но не менее торжественно выглядели и девчонки, встречавшие их. Первой шагнула навстречу брату Елька – такая же прямая, с гордо поднятой головой и сверкающими глазами. Следом за младшим бояричем двигался Тимка, и Анна не успела задуматься, кто выйдет к нему, недавно появившемуся в крепости, как из толпы, не менее гордая, чем Елька, выплыла Любава.

«Ну да, он же ей крёстный брат!»

Аринины сестрёнки, хоть и совсем малявки, тоже прониклись важностью действа. Правда, из-за малого роста и недостатка силёнок вести коня ни Стешка, ни Фенька не смогли бы, но хоть за узду подержались. Главное, они тоже встречали воинов. В первый раз в жизни!