в биологическом хаосе? На Сицилии же разговор быстро накренился в сторону политики, культуры и этики. Берг припомнил потом характерные вопросы студентов: что насчет такой угрозы генной инженерии людей, как контроль поведения? что, если мы научимся лечить генетические заболевания? или программировать цвет глаз ребенка? его интеллект? рост? и каковы будут последствия для отдельных людей, для общества?

Кто сможет поручиться, что никакая сила, наделенная мощными рычагами влияния, не выведает генетические технологии и не использует их с недобрыми намерениями – как уже однажды случилось на этом континенте? Берг определенно разбередил старые раны. В Америке перспектива генетических манипуляций вызывала боязнь в основном биологических угроз. В Италии, в нескольких сотнях миль от территорий бывших нацистских лагерей смерти, люди больше опасались моральных угроз самой генетики.

Тем вечером студент из Германии собрал импровизированную команду коллег, чтобы продолжить дебаты. Они вскарабкались на крепостной вал и смотрели оттуда на поглощаемый тьмой берег и мерцающие внизу огоньки города. На этой второй части конференции Берг со студентами до поздней ночи пили пиво и обсуждали естественные и неестественные способы появления сущностей – «начало новой эры[653], <…> [ее] возможные угрозы и перспективы генной инженерии».

В январе 1973-го, через несколько месяцев после поездки в Эриче, Берг решил организовать в Калифорнии небольшую конференцию: он считал необходимым отреагировать на растущие опасения по поводу генно-инженерных технологий. Встреча проходила в городке Пасифик-Гроув, почти в 130 км от Стэнфорда, в Асиломарском конференц-центре – обширном комплексе построек на ветреном берегу залива Монтерей. Туда съехались представители всевозможных дисциплин: вирусологи, генетики, биохимики, микробиологи. «Асиломар I»[654], как Берг впоследствии назвал встречу, породила много ажиотажа, но мало конкретных рекомендаций. Конференция по большей части была посвящена вопросам биологической безопасности. Горячая дискуссия развернулась вокруг использования SV40 и других человеческих вирусов. «В то время мы еще пипетировали вирусы и химикаты ртом», – рассказывал мне Берг. Марианна Дикманн, ассистентка Берга, вспоминала случай со студентом, нечаянно пролившим содержимое пипетки на свою сигарету (тогда никого не смущали разбросанные по всей лаборатории пепельницы с недокуренными сигаретами). Студент просто пожал плечами и продолжил курить, обращая вирусные частицы в пепел.

Благодаря Асиломарской конференции появилась важная книга[655], «Биоопасности в биологических исследованиях» (Biohazards in Biological Research), но никаких значительных выводов сделано не было. Как описал это Берг, «по правде сказать, все, что у нас вышло, – это понять, как мало мы пока знаем».

Следующий всплеск тревоги по поводу молекулярного клонирования произошел летом 1973-го, когда на другой конференции Бойер и Коэн представили[656] свои эксперименты с гибридными бактериальными генами. Тем временем в Стэнфорде ученые со всего мира заваливали Берга просьбами выслать им реактивы для рекомбинации генов. Один исследователь из Чикаго предлагал внедрять гены высокопатогенного вируса человеческого герпеса в бактериальную клетку, создавая так кишечную палочку, начиненную генами смертоносных токсинов – якобы для изучения действия вирусных продуктов (Берг вежливо отказался). Гены устойчивости к антибиотикам рутинно передавали от бактерии к бактерии. ДНК тасовали между видами и родами, преодолевая разрыв в миллионы лет эволюции так обыденно, будто перешагивали тонкую черту на песке. Вихрь сомнений все усиливался, и, уловив это, Национальная академия наук США предложила Бергу возглавить комиссию по работе с рекомбинантными ДНК.

Комиссия – восемь ученых, в том числе Берг, Уотсон, Дэвид Балтимор и Нортон Зиндер – собралась в Бостоне, в МТИ, промозглым апрельским вечером 1973-го. Они без промедления приступили к работе, устроив мозговой штурм на тему возможных механизмов контроля и регуляции в сфере молекулярного клонирования. Балтимор предложил создавать «увечные, а потому „безопасные“ вирусы, плазмиды и бактерии»[657], не способные вызывать заболевания. Но даже такие меры предосторожности не обеспечивали бы абсолютную надежность. Как можно гарантировать, что «увечные» патогены останутся поврежденными навсегда? Вирусы и бактерии все-таки не пассивные, инертные объекты. Даже в лабораторных условиях они живут, перемещаются, эволюционируют. Одна мутация – и обезоруженная бактерия вновь встанет на путь вирулентности.

После нескольких часов обсуждений Зиндер предложил план, который казался прямо-таки реакционным: «Что ж, если у нас хватит мужества[658], мы можем просто сказать людям не проводить такие эксперименты». Над столом повисла тишина. Это было далеко не идеальное решение – с явным душком лицемерия от того, что одни ученые ограничивали работу других, – но оно, по крайней мере, могло действовать как временный мораторий. «Какой бы неприятной ни была эта мера, мы думали, что она хотя бы сработает», – вспоминал Берг. Комиссия составила официальное письмо, ходатайствующее о моратории на определенные виды работ по рекомбинантной ДНК. В письме ученые взвешивали риски и преимущества технологий генетической рекомбинации и предлагали отложить некоторые эксперименты до тех пор, пока не решатся вопросы безопасности. «Не все возможные эксперименты несли угрозу, – отмечал Берг, – но некоторые определенно были рискованнее остальных». Необходимо было строго регламентировать хотя бы три типа процедур с участием рекомбинантной ДНК. «Не помещайте в E. coli гены токсинов[659]. Не помещайте в E. сoli гены устойчивости к препаратам. И не помещайте в E. coli гены рака», – увещевал Берг. Пока будет действовать мораторий, рассудили Берг и его коллеги, у ученых будет время тщательно обдумать последствия своей работы. Вторую встречу, на которой уже больше исследователей смогли бы обсудить эти проблемы, запланировали на 1975 год.

В 1974-м «Письмо Берга» напечатали в журналах[660] Nature, Science и Proceedings of the National Academy of Sciences. Оно мгновенно привлекло внимание людей по всему земному шару. В Британии созвали комитет для выявления «возможных преимуществ и потенциальных опасностей» рекомбинантной ДНК и молекулярного клонирования. Во Франции отклики на письмо опубликовали в газете Le Monde. Той зимой Франсуа Жакоба (знаменитого работами по регуляции генов) попросили написать рецензию на грантовую заявку: исследователи собирались внедрить в вирус ген человеческой мышечной ткани. Следуя примеру Берга, Жакоб настоятельно рекомендовал повременить с подобными идеями до тех пор, пока не разработают национальные меры регулирования технологий молекулярного клонирования. На конференции в Германии в 1974-м многие генетики проявляли ту же осмотрительность. Жесткие ограничения на эксперименты с рекомбинантной ДНК должны действовать до тех пор, пока не будут очерчены риски и прописаны официальные рекомендации.

Исследователи тем временем мчались вперед, снося биологические и эволюционные барьеры с такой легкостью, будто те были сложены из зубочисток. В Стэнфорде Бойер и Коэн со своими студентами перенесли из одной бактерии в другую ген устойчивости к пенициллину, создав нечувствительную к этому препарату E. coli. В теории можно было перенести любой ген из одного организма в другой. Бойер и Коэн делали дерзкие предсказания: «Может быть