Герберт Бойер

Любая достаточно развитая технология[676] неотличима от магии.

Артур Кларк[677]

Стэнли Коэн и Герберт Бойер тоже посетили Асиломар, чтобы обсудить будущее рекомбинантной ДНК. Конференция вызвала у них раздражение, даже досаду. Бойер не переносил грызню и обзывательства; он назвал ученых эгоистами, а конференцию – ночным кошмаром. Коэн отказался подписывать Асиломарское соглашение (в итоге все же пришлось: его грантодателями были Национальные институты здоровья).

Вернувшись в свои лаборатории, ученые продолжили разрабатывать тему, которую забросили из-за всей этой суеты. В мае 1974-го лаборатория Коэна опубликовала результаты эксперимента «Царевна-лягушка», который состоял в переносе лягушачьего гена в бактериальную клетку. Когда один из коллег спросил Коэна, как он определяет бактерий, у которых экспрессируются гены лягушки, тот шутливо ответил, что целует каждую бактерию и смотрит, не обратится ли она в царевну.

Поначалу этот эксперимент казался просто академическим упражнением и привлек внимание только биохимиков (биолог Джошуа Ледерберг, лауреат Нобелевской премии и коллега Коэна по Стэнфорду, был одним из немногих, кто дальновидно считал, что это упражнение «может совершенно поменять подход фармакологической индустрии[678] к производству таких биологических субстанций, как инсулин и антибиотики»). Но постепенно средства массовой информации осознали потенциал этого механизма. В мае газета San Francisco Chronicle[679] выпустила о Коэне статью, которая фокусировалась на возможности грядущего применения генно-модифицированных бактерий в качестве биологических «фабрик» по производству лекарств и химикатов. Вскоре статьи о технологиях молекулярного клонирования появились в журнале Newsweek и газете New York Times. Сам же Коэн быстро прошел боевое крещение[680] на темной стороне научной журналистики. Стоило ли целый вечер терпеливо рассказывать газетному репортеру о рекомбинантной ДНК и переносе бактериальных генов, чтобы следующим утром наткнуться на истерический заголовок: «Рукотворные микробы опустошают Землю»?

В патентном бюро Стэнфордского университета Нильс Реймерс, смекалистый бывший инженер, узнал о работе Коэна и Бойера из газет и был заинтригован ее потенциалом. Реймерс, будучи не столько офисным клерком, сколько искателем талантов, действовал активно, даже напористо: он обычно не дожидался, пока изобретатели принесут ему свои изобретения, а по собственной инициативе прочесывал научную литературу в поисках чего-нибудь интересного. Реймерс связался с Коэном и Бойером, чтобы убедить их подать совместную патентую заявку на их технологию молекулярного клонирования (их университеты, Стэнфорд и КУСФ соответственно, тоже должны были войти в число патентообладателей). Оба ученых были поражены. За время постановки экспериментов у них даже мысли не возникало, что методы получения рекомбинантных ДНК могут быть патентоспособными или смогут в будущем обрести коммерческую ценность. Зимой 1974-го, скептически настроенные, но все же поддавшиеся на уговоры Реймерса, Коэн и Бойер подали заявку на патент[681].

Новость о патентовании молекулярного клонирования дошла до научного сообщества. Корнберг и Берг были в ярости. Претензия Коэна и Бойера на «коммерческое владение технологией клонирования[682] всех возможных ДНК, во всех возможных векторах, соединенных всеми возможными способами, во всех возможных организмах – [это] сомнительно, нахально и бесцеремонно», – писал Берг. Ученые заявили, что патент приватизирует результаты биологических исследований, оплаченных государственными, общественными средствами. Берга также беспокоило, что исполнение рекомендаций Асиломарской конференции невозможно будет надлежащим образом обеспечивать и контролировать в частных компаниях. Бойер и Коэн, однако, полагали, что все делают из мухи слона. Для них патент на рекомбинантные ДНК был не более чем стопкой бумаг, путешествующих по инстанциям, и стоил он, возможно, меньше потраченных на него чернил.

Осенью 1975-го, когда кипы бумаг еще проталкивались по правовым каналам, научные пути Коэна и Бойера разошлись. Их сотрудничество было чрезвычайно продуктивным: за пять лет они совместно опубликовали 11 знаковых работ, но их интересы постепенно начали расходиться. Коэн занял должность консультанта в калифорнийской компании Cetus Corporation. Бойер же в своей лаборатории в Сан-Франциско сосредоточился на экспериментах по переносу бактериальных генов.

Зимой Герберту Бойеру неожиданно позвонил 28-летний венчурный капиталист Роберт Суонсон. Молодой человек, большой любитель научно-популярных журналов и научной фантастики, услышал о новой технологии под названием «получение рекомбинантной ДНК» и захотел договориться с Бойером о встрече. У Суонсона был нюх на новые технологии; он не очень-то разбирался в биологии, однако сразу почувствовал, что рекомбинантная ДНК знаменует тектонический сдвиг в осмыслении генов и наследственности. Он где-то откопал потрепанную брошюру с Асиломарской конференции, составил список важных игроков в сфере молекулярного клонирования и принялся отрабатывать его в алфавитном порядке. Берг шел перед Бойером. Но Берг терпеть не мог желавших примазаться к кому-то дельцов, наудачу звонивших в его лабораторию, и жестко отказал Суонсону. Запрятав гордость поглубже, предприниматель продолжил двигаться вниз по списку. Б… Бойер был следующим. Согласится ли он на встречу? Поглощенный экспериментами, Герберт Бойер рассеянно ответил на телефонный звонок. Он мог выделить Суонсону 10 минут своего времени вечером в пятницу.

Встреча Суонсона с Бойером состоялась в январе 1976-го[683]. Лаборатория Бойера находилась в грязноватом внутреннем дворике корпуса медицинских наук КУСФ. Суонсон был в темном костюме и галстуке. Бойер вышел из-за нагромождений заплесневелых чашек Петри и термостатов, одетый в джинсы и свой знаменитый кожаный жилет. Он знал о Суонсоне лишь то, что этот венчурный капиталист хочет создать фирму, имеющую какое-то отношение к рекомбинантной ДНК. Если бы ученый провел небольшую разведку, он мог бы обнаружить, что почти все предыдущие инвестиции Суонсона в стартапы обернулись провалом. Молодой человек был безработным, снимал комнату в Сан-Франциско, водил разбитый «Датсун» и питался бутербродами.

Оговоренные 10 минут в итоге затянулись на часы. Суонсон с Бойером переместились в ближайший бар, обсуждая рекомбинантную ДНК и будущее биологии. Суонсон предложил основать компанию, которая использовала бы технологию молекулярного клонирования для изготовления лекарств. Эта идея пленила Бойера. У его сына предварительно диагностировали задержку роста, и ученый ухватился за возможность производить человеческий гормон роста – белок, помогающий при таких нарушениях. Бойер понимал, что мог бы получать гормон роста и в своей лаборатории, с помощью собственного метода сшивания генов и внедрения их в бактериальную клетку, но смысла в этом не было: ни один вменяемый человек не станет вводить своему ребенку бактериальный бульон из лабораторной пробирки. Чтобы сделать настоящий медицинский препарат, нужно было создать фармацевтическую компанию нового типа – такую, где лекарства производили бы с помощью генов.

Три часа (и три кружки пива) спустя Суонсон и Бойер заключили предварительное соглашение: каждый из них уплачивает по 500 долларов пошлины на открытие компании. Суонсон составил шестистраничный бизнес-план и обратился к своим бывшим работодателям, венчурной фирме Kleiner Perkins,