— Мы вернем все это! — пообещал Эвмен.

— Конечно, — угрюмо согласился Тевтам. Он помолчат и по-прежнему глядя в сторону, глухо прибавил:

— Вернем…

Эвмен глядел перед собой. Солнце уже село за гору. Над полем битвы клубилась взбитая мириадами ног и копыт сухая удушливая пыль. Где-то вдалеке завыл волк, предвкушая обильную пищу. Ему тут же откликнулся, вторя, другой, такой же голодный.

Эвмен скользнул глазами влево, перехватив взор Тевтама. Волчий взор, презрительный и ненавидящий — взор, к каким Эвмен уже давно успел привыкнуть…

Ну а завтра случилось то, что должно было случиться — кичащиеся своей славой аргираспиды выдали Эвмена врагам. Напрасно он до хрипоты убеждал их начать новую битву. Ведь враг понес такие потери, от каких вряд ли мог оправиться. Напрасно Эвмен сулил ветеранам груды злата. Аргираспидов волновало лишь милое их сердцу имущество.

— Мы хотим вернуть наших жен, наших детей, наше добро, — говорили они, отводя глаза в сторону.

Все, как один, отводя. Тайком они послали гонцов к Антигону, обещая ему все, что захочет, взамен на захваченное добро. Антигон не требовал многого, он хотел получить лишь Эвмена. И аргираспиды согласились на это. Какое-то время они выжидали, делая вид, словно даруют кардийцу шанс к бегству, а затем скрутили его.

Эвмен кричал, взывая к их совести, но старики отвечали ему ругательствами, именуя зачинщиком раздоров.

— Это ты разжег вражду меж македонянами! — обличающе вопили они.

Увидев это, генералы, еще колебавшиеся, как поступить, отбросили сомнения и оставили Эвмена. Одни, как Певкест, бежали, другие поспешили перейти на сторону победителя. Лишь немногие из солдат остались верны Эвмену и плакали, когда он обращался к ним с прощальными словами. По щекам их катились слезы, когда Эвмен кричал:

— «Подлейшие из македонян! Вы выдаете как пленника своего полководца — не воздвигаете ли собственными руками трофей, равный которому не поставил бы, пожалуй, и Антигон, eam бы он победил вас! И в самом деле, разве не отвратительно, что из-за отнятого у вас обоза вы признаете себя побежденными, как будто победа заключается не в превосходстве оружия, а в захвате имущества, и как выкуп за свои пожитки, вы посылаете врагу своего полководца. Меня, непобежденного и победителя, ведут в плен и губят мои же соратники! Заклинаю вас Зевсом-Воителем и другими богами — убейте меня здесь сами! Если меня убьют там — все равно это будет ваших рук дело. Антигон не упрекнет вас: ему нужен мертвый Эвмен, а не живой. Если вы бережете свои руки, достаточно развязать одну из моих и все будет кончено. Если вы не доверяете мне меч, бросьте меня связанного диким зверям. Сделайте это — и я освобожу вас от вины: вы в полной мере воздадите должное своему полководцу».[49]

Солдаты плакали, но никто не решился встать на защиту Эвмена и поднять свой меч против аргираспидов, столь сильна была слава этих воинов. А ветераны заткнули Эвмену рот и потащили его к Антигону, уже праздновавшему победу. А когда победителя спросили, как содержать Эвмена, тот ответил:

— Как слона или льва!

Ибо Эвмен был равен по силе слону, а по духу — льву.

Антигон колебался, не зная, как поступить с пленником. Велик был соблазн привлечь кардийца на свою сторону и использовать его полководческий гений в битвах, что ждали Антигона впереди. Про то же говорил Неарх, друг Александра, а сейчас Антигона. Про то же говорил и Деметрий, будущий Полиоркет. Сын Антигона восхищался Эвменом и изумлялся великой несправедливости судьбы, преследовавшей этого человека.

Антигон внимал словам сына, и ему казалось, что он должен с ним согласиться. Но были слова и против. Против кричали антигоновы генералы, опасавшиеся, что пощаженный Эвмен займет первое место при повелителе. Против кричали аргираспиды, боявшиеся мести Эвмена, если тот вдруг вновь войдет во власть. Против кричала ненависть Антигона к этому человеку, ничтожному кардийцу, не раз и не два покрывавшему позором знамена македонского князя.

И эта ненависть взяла верх, успокоив сердца генералов и изменников-аргираспидов. Антигон повелел уморить пленника голодом, но тот еще жил, когда войско снималось с лагеря, и тогда палач задушил Эвмена.

Так кончил свои дни человек, по странному капризу судьбы оказавшийся в самой гуще событий, именуемых войнами диадохов, человек, поднявшийся от самых низов жизни к самым вершинам власти, человек, чья порядочность поражала даже врагов.

И смерть эта была бы печальна, если б не возмездие, вскоре постигшее тех, кто были причастны к ней.

Антигон не отличался сентиментальностью и любовью к предателям. Вскоре после смерти Эвмена были казнены изменившие ему генералы аргираспидов Тевтам и Антиген. Певкест был обласкан Антигоном, и что стало с ним неведомо, но после битвы при Габиене Певкест больше не упоминается историками, и мы вправе предположить, что он разделил судьбу своих собратьев по измене.

Не пошалил Антигон и аргираспидов. Они слишком любили свое имущество, чтобы полководец мог положиться на их преданность. Ни один из них не остался при Антигоне, ни один из них не увидел дол и холмов милой сердцу Македонии. Аргираспиды были разбиты на небольшие отряды и размешены по дальним гарнизонам, причем Антигон приказал ставить их в таких местах, где свирепствовали дикие номады или болезни. Спустя несколько лет корпус аргираспидов перестал существовать и даже память о нем исчезла. Исчезла б, если бы ее не сохранило славное имя Эвмена из Карии…

Антигон… Победитель, он правил Азией еще полтора десятка лет. Он прибрал к рукам полмира и желал получить недостающую половину. Но Селевк и Лизимах встали на пути Антигона. В битве при Ипсе слоны смяли войско правителя Азии. Войско уже бежало, но престарелый полководец отказывался спасаться бегством. До самого последнего мига он ждал появления своего сына, но тот слишком увлекся боем. Деметрий был горяч, но не обладал рассудительностью, что отличает по-настояшему великих полководцев. Рассудительностью, что была присуща Эвмену. И как знать, не вспомнил ли Антигон в тот миг, когда вражеский дротик пробил его грудь, про писца из Карии, какого так не хватило ему в этом бою.

Код Хранителя — Zet-194

Наверно, Канны — величайшая из битв древности — не по последствиям своим — они оказались едва ли заметны, не по итогу — хоть он впечатляет, а по тактическому совершенству. Трудно даже поверить, что Ганнибал, полководец вполне искушенный, но не великий покуда ни громкими победами, ни опытом, ни полководческим мастерством, мог задумать и претворить в жизнь подобный шедевр. Возможно, план на битву был куда проше, и лишь счастливые для карфагенян обстоятельства предопределили катастрофу, постигшую их врагов. Но, так или иначе, уже древние признали битву при Каннах шедевром полководческого искусства, а наследники славы древних приняли эту оценку…