И вот теперь Эвмену предстояло договориться с кичащимися своей доблестью ветеранами. Он знал, что агрираспиды не любят его, но он знал и то, что больше всего на свете они любят деньги. А деньгами Эвмен располагал. Он купил преданность аргираспидов, пусть неверную, но преданность.

Труднее было с Тевтамом и Антигеном, генералами щитоносцев, которые не желали признать Эвмена выше себя. Им было постыдно являться по вызову в шатер кардийца, сына золотаря. Что ж, Эвмен нашел выход и в этот раз.

— Друзья, — сказал он генералам, — ни к чему ни вам приходить ко мне, ни мне к вам. Мы будем сходиться в шатре Александра, чей дух и величие дадут нам победу!

И теперь на каждой стоянке воины воздвигали роскошный шатер, посреди него ставили золотой трон, на какой возлагали диадему, царский скипетр, меч, панцирь и золоченый щит. Все это будто бы принадлежало Александру, что незримо присутствовал на каждом совете, своим согласием одобряя сообща принятое решение.

Это было нечто новое, и это устраивало всех. Генералам подобное отношение представлялось куда более предпочтительным, нежели высокомерие и жестокость, уже нет-нет да проскальзывавшие в поведении Антигона. И потому стратеги Тевтам и Антиген признали Эвмена. А затем его признали и многие другие, что опасались властолюбия обретавшего все большую силу Антигона. Под руку Эвмена сошлись сатрапы Певкест и Эвдем, Тлеполем и Сивиртий, Стасандр и Амфимах, приведшие сотни и тысячи воинов.

Ему подчинились многие те, кто считали себя выше кардийца. Подчинились не по собственной воле, а по велению уцелевшего еще чувства долга или из страха, толкающего стаю в подчинение вожаку. Они признали Эвмена первым, но оставляли право в любой момент куснуть. Тевтам открыто ненавидел Эвмена, отводя взор, когда глаза их встречались. Он давно был готов взбунтовать своих ветеранов, но его удерживал Антиген, более осторожный, уговаривавший повременить.

— Не горячись, еще наступит наш день!

Столь же ненадежны были и сатрапы, особенно Певкест, чье войско лишь немного уступаю тому, что собрал под началом Эвмен. Певкест, весьма известный еще при жизни Александра, делал все, дабы вырвать солдат из-под странного — без особой приязни, но с уважением — обаяния кардийца. Он щедро раздавал собранные с парсийских крестьян деньги, а однажды одарил каждого воина бараном.

— Странный намек! — заметил на это с усмешкой Эвмен.

Его положение оставалось двусмысленным. Он был официально назначен стратегом Азии, имел в распоряжении громадные денежные средства и мощную армию. Его уважали враги и собственные солдаты. В то же время никто не любил его. Солдаты не могли простить ему смерти Кратера, генералы — низкого происхождения, враги — неожиданных для них полководческих дарований, уязвлявших и Антигона, и Птолемея, и Лизимаха, и менее значимых, но не менее о себе мнящих. Днем солдаты славили Эвмена, а ночью вполне могли напасть на него. Каждый из генералов считал своим долгом выразить свое уважение стратегу Азии, и каждый был готов в любой момент его предать. И ничего нельзя было поделать. Разве что…

Эвмен неожиданно нашел способ, как обезопасить себя от предательства. Он просто-напросто занял кучу денег у своих генералов. Не для себя, на нужды войска, обещая отдать сразу после победы. Теперь генералы боялись потерять деньги в случае смерти Эвмена, и многие, состоя в заговоре против него, доносили о замыслах заговорщиков. Столь экстравагантным ходом Эвмен сплотил вокруг себя птенцов гнезда Александра и решил начать кампанию против Антигона. Антигон, имевший превосходство в силах, тут же поспешил навстречу. Но Эвмен перехитрил его, укрывшись за Паситигром.[48]Когда ж Антигон начал переправу, кардиец дал части вражеского войска перебраться на другой берег и лихим налетом наголову разбил авангард. Антигон попятился в Мидию, по дороге потеряв еще треть войска от болезней и нападений враждебных племен.

После этой, новой победы Эвмен приобрел у солдат такой авторитет, что они отказывались подчиняться кому-то, кроме него. Они поняли, что победа там, где Эвмен, и потому и слышать не хотели о том, чтобы передать власть раздающему баранов Певкесту или Тевтаму.

— Эвмен! — ревели аргираспиды.

— Эвмен! — вторили им гипасписты!

— Эвмен! — восклицали наемники.

— Эвмен! — вопили всадники.

Когда же Эвмен заболел, а поблизости показалось войско Антигона, воины потребовали, чтобы носильщики вынесли кардийца в первые ряды и стали стучать в шиты, вызывая Циклопа на битву. Тот подумал и решил отступить. Тогда Эвмен погнался за ним и вынудил дать сражение. Это была грандиозная битва, в которой участвовало почти шестьдесят тысяч человек и около двухсот слонов. Солдаты Эвмена разгромили центр и левый фланг Антигона, но тот не отступил, как советовали друзья, а бросил в атаку конницу правого фланга. В результате ни один из противников не был разбит. Потери Антигона были примерно в пять раз больше, но эвменовы генералы потребовали трубить ретираду, боясь превосходящей вражеской конницы, и, таким образом, поле сражения, а значит, и победа достались Антигону.

Антигон поспешил увенчать себя лаврами, прекрасно при том понимая, кто в самом деле выиграл эту битву, после чего продолжил отступление, уступив Эвмену плодородную Габиену. Эвмен не стал препятствовать ему, опасаясь предательства полководцев, которые вновь выражали недовольство кардийцем. Те из них, что посчитали, что войско одержало победу, приписывали ее на свой счет. Те ж, что считали, что проиграли, называли виновником поражения Эвмена.

Армия Эвмена разместилась на зиму в Габиене, причем каждый из сатрапов стал отдельным лагерем, чтобы быть подальше от ненавистного кардийца. Надо ли говорить, что Антигон очень скоро проведал об этом.

Лучшей возможности покончить с Эвменом нельзя было и придумать. Антигон повелел генералам поднимать полки в поход. Дабы сохранить замысел в тайне, он сообщил солдатам, что ведет их в Армению. На деле армия ускоренным маршем устремилась в Габиену, где беспечно пировали эвменовы генералы.

Антигон рассчитывал атаковать врага не позже, чем через десять дней — именно на это срок был рассчитан паек, взятый в дорогу солдатами. Сатрапы узнали о приближении Циклопа, когда его армия шла уже шестой день. О том, чтобы за четыре дня собрать раскиданные на многие сотни стадий корпуса, нечего было и думать. Певкест предлагал бежать, но Эвмен его остановил.

— Ничего страшного, — сказал он. — Надо лишь сделать так, чтобы Одноглазый думал, будто все войско уже здесь.

— Но как? — спросил Певкест.

— Мы разожжем огни.

По приказу Эвмена воины разожгли по отрогам гор тысячи и тысячи костров, при виде которых Антигон решил, что вражеская армия собралась воедино и готова к битве. Пораженный столь неприятным открытием, Антигон замешкался, дав стратегам Эвмена время подтянуть свои полки.