То была жестокая сеча. Кратер не поверил своим глазам, когда увидел, что всадники Эвмена не присоединяются к его войску, а, напротив, яростно пронзают ксистонами и рубят македонских воинов.

— Ты обманул меня! — крикнул он то ли Неоптолему, какой не мог его слышать, то ли Эвмену, какой не захотел.

Затем Кратер выхватил меч и врубился во вражеский строй. Был он умел в бою и иссек многих, пока какой-то ловкий фракиец не ударил, подкравшись, сзади. Кратер рухнул наземь, обливаясь кровью, а всадники, по-прежнему не узнавая его, продолжали крушить неприятельскую конницу.

Эвмен же на другом краю сошелся с Неоптолемом. Дважды они разминулись, выбирая в соперники рядовых бойцов, но в третий увидели друг друга и, крича от ярости, бросились навстречу. Кони сшиблись с такой силой, что рухнули, избавившись от седоков. Сцепившись, полководцы катались по колкой земле, хрипя от натуги и ярости.

— Я вырву твое сердце, писец! — рычал громадный Неоптолем.

— Я перегрызу тебе глотку! — ревел в ответ Эвмен.

Тяжесть доспехов долго мешала им встать. Наконец, Неоптолем поднялся и потянулся к отлетевшему в сторону мечу. Но Эвмен упредил врага и ударил его в бедро кинжалом. Неоптолем упал на колено. Он все же дотянулся до меча, но лишь слегка зацепил руку Эвмена, а тот поразил противника в шею. Гигант распростерся на земле, истекая злой черной кровью. Зверея от злобы, Эвмен принялся стягивать с поверженного врага доспех, и в этот миг Неоптолем последним, предсмертным движением поразил его в пах. Но, к счастью, силы уже оставили гиганта, и клинок лишь рассек кожу на бедре Эвмена. Новым ударом Эвмен прикончил врага и поднялся.

Кровь сочилась из многочисленных, хоть и неглубоких ран, Эвмена шатало. Из последних сил взгромоздившись на подведенного телохранителем коня, Эвмен повел своих всадников в решающую атаку. Он ударил в спину еще сопротивлявшемуся конному полку Кратера и обратил врагов в бегство. Затем он сошел с коня и склонился над умиравшим другом. Из глаз Эвмена текли горькие слезы. Кратер нашел в себе силы улыбнуться ему. Стиснув холодеющими пальцами руку Эвмена, он поперхнулся воздухом и закрыл глаза. Изо рта выкатилась скользкая алая струйка. Все было кончено. Все…

Все было кончено и на юге. Пердикка не сумел победить Птолемея. Войско Пердикки, недовольное междоусобной войной и своеволием регента, взбунтовалось. Генералы Антиген и Селевк закололи Пердикку в собственном шатре. После этого бунтовщики начали переговоры с Птолемеем, и тут пришло известие о гибели Кратера. Реакция генералов была единодушной. Как, этот выскочка посмел убить лучшего из македонян?! Сын золотаря убил князя, снизошедшего до дружбы с ним?! Кардиец убил генерала, чье имя вызывало радостный трепет у любого солдата империи?

— Смерть ему! — дружно решили диадохи. — Смерть!!!

Исполнить приговор поручили Антипатру и Антигону. Антипатр рассчитаться с Эвменом не успел, ибо смерть посчиталась с ним раньше, а вот Антигон ретиво взялся за поручение.

Антигон обретал все большую силу в Азии, постепенно собирая под своим началом осколки ее. Эвмен был единственным, кто мешал Циклопу.[45]В последующие пять лет противостояние Эвмена и Антигона стало главным событием истории диадохов.

Антигон превосходил в численности войска, Эвмена отличали хитрость и искушенность в тактике. Не успел Антигон прибыть в порученную ему сатрапию Фригию, как Эвмен ограбил ее, купив за добычу преданность войска. И когда в лагерь Эвмена прибыли антигоновы гонцы, принявшиеся подбивать солдат выдать презренного кардийца, солдаты прогнали послов прочь. Более того, воины постановили назначить тысячу — тысячу! — телохранителей для своего полководца, которые, сменяя друг друга, должны были охранять Эвмена от негодяев, что могли польститься на антигоновы деньги.

Но если солдаты приняли Эвмена, то генералы, гордые своим происхождением, по-прежнему отказывались признать первенство безродного грека. Один из них попытался увести свой корпус к Антигону, и мятеж пришлось подавлять силой. Другой изменил, будучи подкуплен, прямо во время битвы,[46]и Эвмен потерпел поражение, потеряв обоз и едва ли не половину армии. Другой на его месте пал бы духом, но Эвмен воспринял поражение преспокойно. Он проиграл не из-за собственной бездарности и не по вине солдат, которые бились выше всяких похвал, а от предательства не застрахован никто, даже самый великий. Потому Эвмен отступил, но спустя лень дерзко вернулся на поле битвы, что похоронить павших.

Кому-то это могло показаться напрасным риском, но воины оценили поступок Эвмена.

— Наш кардиец — славный малый! — заключили они.

Но Антигон был сильнее. Он сумел обложить Эвмена, заставив того укрыться в крепости Норы. Сама по себе крепость была неприступна, ибо никто, даже Александр не выдумал покуда оружия, способного разрушить трехсотфутовую скалу, на какой были воздвигнуты стены Нор, но здесь было мало провианта и, главное, крепость была столь мала, что воины с трудом находили место для краткой прогулки, а кони были обречены стоять в стойлах. Антигон окружил Норы крепкою стражей, а сам отбыл прочь: у него доставало дел и без Эвмена.

Эвмен был обречен на долгую осаду. Желая сохранить боеспособность своей небольшой армии, он приказал воинам ежедневно тренироваться в небольшом дворике крепости, а коней приподнимать с помощью ремней и стегать кнутом, с тем чтобы они в ярости били ногами, поддерживая выносливость сухожилий и мышц. Эвмен был неизменно весел, самим видом своим подчеркивая, что все это пустяки и они непременно выпутаются.

— Непременно! — говорил он, размалывая крепкими зубами дурно пропеченную лепешку.

Тут умер Антипатр, и Антигон начал свою игру. Ему нужен был Эвмен, один из немногих генералов, талантом не уступавший Александру. Антигон предложил Эвмену стать под его знамена и прислал текст присяги. Эвмен подписал этот текст, предварительно изменив его так, что присягал не Антигону, а династии Александра. Пока гонец с присягой спешил к Антигону, Эвмен оставил Норы и ушел. Отныне он служил царице Олимпиаде, назначившей кардийца наместником Азии. Главной задачей Эвмена стала борьба с Антигоном. Эвмен получил в распоряжение деньги и солдат — быть может, лучших солдат, каких знал мир. Это были аргираспиды — воины с серебряными щитами, старая гвардия Александра. Они служили македонским царям еще с битвы при Херонее, а некоторые стояли под знаменами Филиппа даже в сражении при Олинфе.[47]Этим бойцам было под шестьдесят, а кому и под семьдесят лет. Они уступали молодым в быстроте ног, но никто не мог сравниться с аргираспидами в выносливости, владении мечом, умении держать строй и в той непоколебимой уверенности в себе, что дают лишь десятки одержанных побед. Эти воины знали себе цену и ни во что не ставили командиров. Эти воины знали себе цену и были богаче иных генералов, ибо бережно сохраняли свое немалое жалованье. Каждый аргираспид имел собственную повозку, собственную жену, детей — собственных или нет, целые тюки барахла. Аргираспиды были предтечей преторианцев, не тех, что умертвят сумасброда Калигулу, а отборных витязей Цезаря или Помпея. Аргираспиды могли лишь одной своей поступью вырвать любую победу, но для этого они должны были захотеть сделать это.