– Клава, – позвал он осторожно и оторвал ее от себя. Серыевнимательные глаза беспристрастно и профессионально обежали ее всю – отраспухшего от слез носа и до мокрых ботинок. – Ты вообще-то цела?

– Цела, – кивнула она. – Я упала.

– Я заметил, – сказал он довольно холодно. – Давайразденемся потихоньку.

– Давай, – согласилась она, испуганная его холодностью.

Она смирно стояла, пока он расстегивал на ней куртку иразматывал с шеи платок. Куртка спереди была такой мокрой и грязной, что он нестал вешать ее на вешалку, а кинул на пол. Клавдия посмотрела на куртку, потомна него.

– Ничего, – сказал он сухо. Ледяной бетон внутри еговибрировал от страха. – Обойдется.

Придерживая ее, он нагнулся и расшнуровал ее ботинки. Она сизумлением смотрела на его затылок, заросший густыми и короткими, как боброваяшкура, волосами. Она не видела бобровых шкур, но ей казалось, что они должныбыть такими же, как волосы Андрея Ларионова.

Он потянул за пятку один ботинок, потом второй. Потом носки.

Господи, что он делает?!

Она дернулась, и он прикрикнул:

– Стой спокойно!

Он швырнул на пол ее носки и сказал:

– Посиди минутку. – И отвел ее в кухню.

Там она села на стул, и он куда-то ушел.

Клавдия закрыла глаза. Оказывается, это потрясающее исовершенно новое чувство – чужая забота. Она приехала к Андрею Ларионову, и онзаботится о ней. Она в совершенной безопасности, в тепле, сидит у него накухне, где ее никто никогда не достанет, и он заботится о ней. Она может простотак сидеть и больше ни о ком и ни о чем не думать. Зачем ей думать? Обо всемпозаботится Андрей Ларионов.

– В ванне наливается вода, – сказал он совсем рядом. Клавдияоткрыла глаза и обнаружила, что он сидит на корточках рядом с ней. – Дойдешьили отвести тебя?

– Конечно, дойду! – уверила она бодро, но на глаза опятьпочему-то навернулись слезы. Она всхлипнула и быстро утерлась рукавом. – Тывполне можешь со мной не возиться, просто я…

– Заткнись, – попросил он. – Заткнись сейчас же, а? Онапослушно закрыла рот, но тут же снова его открыла.

– Ты сердишься? – спросила она робко.

– Да, – сказал он. – Я сержусь. Но к тебе это не имеетникакого отношения.

– Я знаю. Ты никогда не имеешь ко мне никакого отношения, –сказала она печально.

– В каком смысле? – поинтересовался он осторожно.

– В таком. – Она посмотрела мимо него. Наверное, все дело втом, что она так перетрусила на остановке, и в том, что она тряслась, какосиновый лист, добираясь к нему, иначе ей и в голову бы не пришло говорить емучто-нибудь подобное. – Ты вообще никогда не имеешь ко мне никакого отношения. Иникогда не имел. И иметь никогда не будешь.

Он чуть улыбнулся, рассматривая ее.

Она нашлась, она жива, и все теперь будет в порядке.

Пресвятая Матерь Богородица, спасибо тебе, не иначе двапокойных деда-священника тебя укланяли и уговорили.

Она нашлась, и он теперь сможет жить дальше.

– Ты поэтому такая чудная? – спросил он, чувствуя, какначинает крошиться и обваливаться бетонная стена. – Из-за меня?

– Да, – кивнула она горестно, посмотрела на него и тут жеотвела глаза. – Из-за тебя. Только ты не подумай, пожалуйста, что это тебя кчему-то обязывает, – переполошилась она неожиданно. – Я совсем не потому…

– Понятно, понятно, – сказал он. – Давай поднимайся и пойдемв ванночку. В ванночке хорошо, в ванночке тепло…

Она засмеялась, но как-то судорожно. Он боялся, что у нееможет начаться истерика или что-нибудь в этом роде.

Она крепкая девчонка, подумал Андрей с некоторой непонятнойгордостью. Не будет никаких истерик. Сейчас она отойдет, и мы поговорим…

– Я сама дойду, – сказала она, решительно поднимаясь. Ейбыло очень стыдно и очень больно разбитым коленкам. – Спасибо, Андрюш. Иправда, ради бога, ты не думай…

– Ты произнесешь свою речь потом, – сказал он тоном майораЛарионова. – Я ее выслушаю и оценю. Давай быстро в ванну.

Улыбаясь, как идиот, он поставил на огонь сковородку,порезал в миску помидоры и огурцы, добыл из недр холодильника вкуснейший маминмалиновый компот, который – он знал – Клавдия обожала.

Он представил себе, как она, голая, забирается в его ванну,морщится от слишком горячей воды и шипит от боли, когда вода попадает наразбитые коленки.

Он быстро закурил. Что еще за черт? Он давно уже вышел извозраста, когда грезят о голых женщинах и возбуждаются от одних только мыслей.

Сколько раз в день, по статистике, средний мужчина думает осексе? Впрочем, Андрей думал не о сексе, а о Клаве Ковалевой. Теперь она будетжить с ним. Пока он не разберется во всей этой чертовщине, она будет жить сним. Он будет за ней присматривать. Какое изумительное слово – присматривать.Да, он будет присматривать за ней, а по вечерам она будет рассказывать ему своиаптечные новости. Усаживаясь на диван, чтобы подумать, он вытянет руку, и онаустроится у него под боком. Она совсем не будет ему мешать, она будет сидетьтихо, как мышка, и от ее присутствия на душе у него станет спокойно и уютно. Иеще она ни слова не скажет ему про социум и про его неадекватные реакции.

Неожиданно осознав себя на кухне перед шипящей сковородкой,Андрей помотал головой. В школе у него всегда были пятерки по литературе. Онвдохновенно писал сочинения. Пожалуй, сочинение, которое он придумал толькочто, было самым лучшим в его литературной практике.

Самое главное, что не случилось ничего особенно страшного.Он не опоздал, Клавдия нашлась, и теперь он не будет так преступно-медленносоображать.

И перестань сейчас же думать о том, как она выглядит погорло в горячей воде, приказал он себе. Подумаешь попозже, когда разгребешь всеэто дерьмо.

Он мог приказывать себе до завтра. Ничего от этого неменялось.

Минут через сорок он понял, что она решила провести всюоставшуюся жизнь в его ванной. Он постучал и приказал из-за двери:

– Клава, выходи! Я чайник уже три раза грел.

– Сейчас, – пропищала она жалобно. – Ты не мог бы дать мнечто-нибудь надеть? Мое все мокрое.

– Я все положил на стиральную машину, – сказал он с досадой.– Вылезай, хватит в подполье сидеть. И намажь йодом свои раны. Йод на полке.

У него было прекрасное настроение, у него давно не былотакого прекрасного настроения.