мирской жизни. Предписания включают в себя обычный кодекс нравственного поведения и две заповеди – возлюбить Бога всем сердцем и умом и возлюбить ближнего своего, как себя самого. Некоторые люди, всерьез пытаясь соблюсти последнюю (и основную) заповедь, вдруг понимают, что не могут искренне этого делать, не следуя советам по достижению совершенства и не разрывая все связи с миром. Тем не менее мужчинам и женщинам вовсе не обязательно давать обет безбрачия, продавать все имущество и раздавать деньги неимущим для достижения этого «совершенства», которое представляет собой переход к объединяющему познанию Бога. Фактическая бедность (отсутствие денег) далеко не всегда равнозначна бедности эмоциональной (равнодушию к деньгам). Человек может быть бедным и отчаянно стремиться к тому, что покупается за деньги, может быть полон желаний, зависти и горькой жалости к самому себе. А другой может иметь много денег, но не испытывать к ним ни малейшей привязанности, пренебрегать всеми вещами, властью и привилегиями, приобретаемыми за деньги. «Евангельская бедность» – сочетание фактической бедности с бедностью эмоциональной; но люди, которых не назовешь фактически бедными, вполне способны на нищету духа. Отсюда можно сделать вывод, что праведная жизнь не укладывается в рамки общепринятого кодекса нравственного поведения и является сугубо личным делом. Встающие перед каждым проблемы и соответствующий способ их разрешения зависят от уровня знаний, нравственности и духовности каждой конкретной личности. Именно поэтому нет и не может быть универсальных законов праведного поведения, а есть только изложенные в самом общем виде правила. Лао-цзы говорил:

«Три сокровища я бережно храню в себе:

Первое – любовь,

Второе – бережливость,

Третье – нежелание быть первым в мире».

А когда «некто из народа» просит Иисуса разрешить спор о наследстве между ним и его братом, Иисус отказывается (поскольку ему не известны обстоятельства дела) быть судьей и просто осуждает любостяжание[408].

Гадзан учил своих последователей:

«Те, кто выступает против убийства и кто хочет сберечь жизнь всем сознательным существам, правы. Прекрасно защищать даже животных и насекомых. Но что делать с теми, кто разрушает благосостояние и экономику, кто убивает время? Мы не должны смотреть на них сквозь пальцы. Тот же, кто проповедует, не будучи просветленным, убивает буддизм»[409].

Из книги «101 история дзен»[410]

[Почивая] на троне, тот достойный муж услышал

Ночью топот и крики, [доносившиеся] с крыши,

Тяжелые шаги по крыше дворца.

Сказал себе: «Кто осмелился?!»

Закричал из окна дворца, мол, кто там?

То, верно, не человек, а пери?

Странные люди свесили головы [с крыши],

Мол, мы тут ночью бродим в поисках.

«Эй, а что вы ищете?»

Они отвечали: «Верблюдов».

Он воскликнул: «Ну кто же ищет верблюда на крыше?!»

Тут они сказали ему, мол, ты – на троне,

Как же ты взыскуешь встреч с Богом?![411].

Джалаладдин Руми

Среди всех социальных, нравственных и духовных проблем острее всего стоит, постоянно ощущается и труднее всего поддается разрешению проблема власти. Жажда власти – не телесный порок, а потому, в отличие от чревоугодия, невоздержанности и похоти, покидающих усталое или пресыщенное тело, никуда не исчезает. В данном случае аппетит и вправду приходит во время еды, так что жажда власти может проявляться бесконечно, невзирая на болезни или усталость. Более того, общество устроено так, что чем выше поднимается человек по лестнице политической, экономической или религиозной иерархии, тем больше ему предоставляется возможностей и ресурсов употреблять свою власть. Но восхождение по иерархической лестнице происходит, как правило, медленно, и честолюбцы редко достигают вершины в относительно еще молодом возрасте. Властолюбец по мере старения и по мере появления у него все новых возможностей удовлетворения своей страсти испытывает все больше иных, более притягательных искушений. В этом смысле он совершенно не похож на неуемного любителя плотских наслаждений. Последний вряд ли добровольно пожелает избавиться от своего порока, но с возрастом становится ясно, что пороки сами от него бегут; зато первый не расстается со своим грехом и его грех не расстанется с ним. Старость не приносит властолюбцу благословенное избавление от страсти, наоборот, ее обостряет, предоставляя возможность удовлетворять свои желания с большим размахом и чрезвычайно экстравагантными способами. Вот почему, по словам Актона, «все великие – плохие люди». А потому стоит ли удивляться, что действия политиков, предпринятые не для общего блага, а исключительно – или, по крайней мере, в значительной степени – ради удовлетворения жажды власти, слишком часто оказываются вредными или даже совершенно катастрофическими?

«L’État c’est moi»[412], – сказал тиран; это справедливо, конечно же, не только для автократа, стоящего на вершине пирамиды власти, но и для всех членов правящего меньшинства, с чьей помощью он правит, этих истинных повелителей национального государства. Более того, до тех пор, пока политика удовлетворения жажды власти правящего класса является успешной, и до тех пор, пока цена успеха не слишком велика, даже сами массы подданных могут считать себя государством – огромной и великолепной проекцией изначально ничтожного индивидуального «Я». Заурядный человек, подобно великому, может исподволь удовлетворять свою жажду власти посредством действий империалистического государства; различие между ним и великим человеком заключается только в размахе деятельности.

Не существует безотказного способа управлять политическими проявлениями жажды власти. Поскольку власть по своей сути тяготеет к бесконечному расширению, обуздать ее может только столкновение с другой властью. Поэтому любое общество, которое ценит свободу (то есть желает, чтобы им управляли по закону, а не в соответствии с классовыми или личными интересами), должно позаботиться о разделении власти. Единство нации означает, что все состоят на службе у одного человека и поддерживающей его олигархии. Организованная и сбалансированная разделенность – вот обязательное условие свободы. Оппозиция Его Величества[413] – это самые верные подданные монарха, самая полезная часть любого свободолюбивого общества. Более того, поскольку жажда власти сугубо умозрительна и, в силу этого, ненасытна, а также не ослабевает из-за болезней или старости, любое свободное общество не должно позволять своим правителям слишком долго находиться у кормила. Картезианский орден, который numquam reformata quia numquam deformata («не нужно реформировать, потому что его никогда не деформировали»), своим долгим иммунитетом от развращения властью обязан тому, что его аббаты избираются сроком всего на один год. В древнем Риме считалось, что количество свободы находится в обратной зависимости от длины срока пребывания магистрата у власти. Увы, правила обуздания жажды власти очень легко изложить, но, как показывает история, очень трудно соблюсти