А сенсационный результат 1930 г. возник уже под впечатлением экономического и политического кризиса, оповестившего о конце Веймарской республики. Успех представлял результат 1928 г. для НСДАП прежде всего потому, что она впервые выступала на выборах в Рейхстаг в одиночку и ей удалось однозначно продемонстрировать свое лидерство в «народном» лагере. Народно-национальный блок получил лишь 0,9 % голосов и не завоевал ни одного депутатского мандата, а НСДАП все-таки двенадцать.

В речи на сессии руководства НСДАП и Генеральном собрании членов, состоявшемся в конце августа — начале сентября 1928 г., на котором, по мнению Стахуры, в качестве следствия из разочарования от выборов была начата переориентация вправо, Гитлер оценил результат как явный успех. Под оживленные аплодисменты присутствовавших членов и руководителей партии он заявил: «В первый раз мы были предоставлены сами себе, под грузом дурного прошлого, и мы с гордостью можем сказать, что добились явного успеха. Не только, что мы обрели 12 мандатов; только из-за дьявольского случая мы потеряли два, голосов бы для этого хватило. Мы устранили конкуренцию противников; есть только одно народное движение, без необходимости занимать у союзов обороны. Для нас уже маленький триумф, что партии, имевшие поддержку союзов обороны, проиграли, в то время как мы, не имевшие этой поддержки, выиграли»[888].

Итак, с точки зрения НСДАП, не было пока что повода рассматривать прежнюю стратегию и тактику как неуспешную. Скорее похоже, что Гитлер продолжал придерживаться своих базовых взглядов, разработанных им еще в начале 20-х годов. Аргументы, которые он приводил в обоснование необходимости концентрации на привлечении рабочего класса, остались без изменений. В речи 30 ноября 1928 г. он заявил, например, что если какой-нибудь буржуа спросит его, почему у него такая большая вера в германского рабочего, то он бы ему ответил: «…потому что изящный тон и изысканность не могут меня тронуть. Если сегодня какой-нибудь пролетарий грубо выскажет мне свое мнение, то я надеюсь, что эта грубость однажды может обратиться вовне. Если какой-нибудь буржуй лепечет мне свое мнение подчеркнуто возвышенным тоном, я вижу, что тут еще добавляются слабость и трусость. Если какой-то буржуа мечтательно бродит и говорит только о культуре и эстетическом удовлетворении мира, я должен сказать: „ты потерян для всей германской нации, ты подходишь для Берлин-Запад, иди туда, в эту грязь, и подохни при этом! Допрыгай свои негрские пляски до конца“»[889].

В сентябре 1931 г. Гитлер предостерег руководителя отдела экономической политики НСДАП Вагенера от того, чтобы пропагандировать планы партии в сфере экономической политики вовне. Он даже потребовал держать их в строжайшей тайне. Планы все равно подлежат реализации лишь после завоевания политической власти, «но и тогда нашими противниками будут, кроме евреев, вся частная промышленность, особенно тяжелая промышленность, а также средние и крупные землевладельцы и, конечно, банки. И черт его знает, как отнесется к этому армия. Опираться мы можем только и единственно на средний класс, рабочий класс и крестьянство». Для осуществления планов ему, правда, нужна и интеллигенция[890].

И после захвата власти Гитлер часто подчеркивал особое значение тех слоев, которые — в противоположность «поверхностному умствованию нашей политизированной буржуазии — «умственно не испорчены, менее сложны и тем самым <остались> ближе к природе»[891]. Поскольку, по мнению Гитлера, вера более постоянна, чем «предполагаемые» рациональные или научные выводы, он ценил рабочий класс как несокрушимого носителя веры. Германский рабочий, говорил Гитлер 16 мая 1934 г., прежде всего потому будет несущей частью народной общности, что он «восприимчив к этому чувству веры и доверия, которое не считает, что к каждой вещи следует прикладывать зонд ума, а отдается слепо этому чувству»[892].

Такие высказывания не следует расценивать как простую попытку втереться в доверие к рабочему классу, хотя с ними, конечно, связана и пропагандистская цель; они действительно соответствуют мышлению Гитлера. Он считал, что чрезмерное подчеркивание интеллекта и рационального мышления вредно. В качестве доказательства этого мы приводим здесь только два высказывания из его застольных бесед: «В определенных областях профессорская наука разрушительна. Она уводит от инстинкта, человека от него отговаривают. Карлик, у которого нет ничего, кроме знания, боится силы. Вместо того чтобы сказать, что основой знания должно быть здоровое тело, он отрицает силу. Природа приспосабливается к жизненным привычкам, и если доверить мир на несколько столетий германскому профессору, то через миллион лет у нас будут разгуливать одни кретины: гигантские головы на остатках тела!»[893] В другой беседе он сказал, что «твердый характер пробивает себе дорогу и при малых знаниях»[894].

Гитлер был настроен враждебно в отношении интеллектуалов, поскольку они, по его мнению, слишком утонченны и не могут быть «носителями веры» для народной общности. На сессии по культуре имперского партсъезда 1938 г. он заявил: «И я хочу при этом провести разницу между народом, т. е. здоровой, полнокровной и верной народу массой немцев, и ненадежным, поскольку лишь ограниченно связанным кровью, декадентским так называемым „обществом“. Его иногда бездумно называют „верхним слоем“, хотя оно на самом деле результат выкидыша ошибочной общественной селекции, по крови и мысли зараженной космополитизмом и поэтому утратившей опору»[895]. И в речи в годовщину путча 8 ноября 1938 г. Гитлер противопоставил нижние слои широких масс народа интеллектуалам. Именно по этому противопоставлению становится ясно, почему Гитлер считал рабочий класс самой ценной опорой партии и концентрировал усилия на привлечении рабочих: «И было вполне понятно, что эта партия найдет сторонников, в первую очередь, у не очень осчастливленных, прежде всего в слоях широкого народа. Конечно потому, что там больше правит инстинкт, а из инстинкта выходит вера, в то время как наши верхние десять тысяч являются вечными критиками на почве своего интеллектуализма. Они частью вообще не пригодны как строительный камень народной общности, даже и сегодня. <…> Интеллектуализм, бродящий там наверху в этих десяти тысячах экземпляров, ощущает иногда какой-то интерес, может быть даже побуждение, но в остальном относится к проблемам с критической сдержанностью. А если случится иначе, этого никто не знает. Пожертвовать собой за идеал, встать за идеал, это совершенно чуждо этим людям, это им незнакомо. Они это и не любят, и исключения при этом только подтверждают правило. Поэтому они совершенно не имеют никакой ценности как строительные камни для такой народной общности. Ибо они не носители веры, они не несокрушимы, прежде всего они нестойки в моменты беды и опасности»[896].

Только на фоне знакомства с критикой Гитлером буржуазии и интеллектуалов, а также в контексте его базовой социал-дарвинистской философии и вытекающей из нее оценки таких понятий, как «трусость, мужество, энергия, сила,