был далеко не последним человеком, вовлеченным в это дело. Если бы весь этот план изначально целиком и полностью был замыслом Хуа Биньаня, то на Платформе Призыва Души ему не пришлось бы на глазах у стольких людей вредить Сюй Шуанлиню, ведь тот в любом случае не выдал бы его.

Так что же за могущественный человек мог стоять за всем этим?

Вэйци Чжэньлун, Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти, Бугуй… Одна за другой древние легенды становились реальностью. Нить за нитью, событие за событием, два мира переплетались, постепенно становясь одним целым. Внутри его взбудораженного разума родилась безумная идея, от которой Мо Жаня тут же пробил холодный пот. Он бежал со всех ног, до последнего гоня от себя эту мысль, отчаянно не желая верить в то, что это может быть правдой.

Пока не ворвался в Зал Духа Дракона.

Пока своими глазами не увидел «того самого» человека.

От прилива крови загудело в ушах, зашумело и зазвенело в голове. Какое-то время он не мог дышать, лишь шевелил губами, не в силах проронить ни звука. Казалось, еще чуть-чуть, и его вылезшие из орбит глаза просто лопнут.

Нет…

Нет!

Как это может быть правдой?

Окруженный плотным кольцом последователей тот мужчина выглядел очень циничным и равнодушным ко всему. В его взгляде ясно читалось презрение с намеком на игривую насмешку.

С нечитаемым выражением лица он холодно уставился на Мо Жаня.

Те же глаза и брови, тот же нос и губы. То же лицо, тело, дух и харизма[234.5].

За исключением мелких деталей, он словно смотрелся в зеркало и в отражении, за потоком ушедших лет, видел собственный призрак, что так и не рассеялся после его кончины.

Уголки губ Наступающего на бессмертных Императора чуть приподнялись, и от его насмешливой улыбки, казалось, воздух наполнился густым запахом свежей крови.

Он притянул к себе обездвиженное тело Чу Ваньнина и, коснувшись кончиком пальца его губ, применил заклинание безмолвия, чтобы запечатать его рот. Лишь после этого Тасянь-Цзюнь широко улыбнулся и обратился к человеку, застывшему около открывшихся врат:

— Что ж, образцовый наставник Мо, твоя слава великого мастера давно достигла ушей этого достопочтенного. Все это довольно любопытно. Теперь, когда Врата Жизни и Смерти широко открыты, ты и я, наконец, получили возможность встретиться лицом к лицу.

Он сделал паузу. В его глазах вспыхнул сумрачный свет, когда сквозь стиснутые белые зубы медленно просочились пахнущие кровью и мертвечиной, приторно сладкие и холодные, как лед, слова:

— Рад встрече.

Глава 235. Гора Цзяо. Безвыходное положение

— Как… — Мо Жань отступил на шаг назад и покачал головой, бормоча, — как это возможно? Это и правда... ты?

— Все верно, и правда этот достопочтенный.

Тасянь-Цзюнь неспешно оглядел его с ног до головы, после чего расплылся в насмешливой улыбке:

— Хм... изначально этот достопочтенный был уверен, что после возрождения ты не слишком хорошо помнишь свою прошлую жизнь, но, глядя на тебя сейчас, мне кажется, что ты все знаешь?

— …

— К тому же, судя по выражению твоего лица, похоже, что ты и раньше догадывался о существовании этого достопочтенного. В таком случае ты не так уж и глуп.

Мо Жань все еще продолжал беззвучно шевелить губами. Было так много слов, которые он хотел сказать, но все они застряли в его глотке, не в силах прорваться сквозь сцепленные в зверином оскале зубы. В конце концов, наружу вырвался лишь полный отрицания и злобы исступленный вопль:

— Ты же умер!

— Разве?

— Во Дворце Ушань ты принял самый сильный и смертоносный из всех ядов! У тебя не было шансов выжить! Ты умер под Пагодой Тунтянь и похоронен в гробу под цветущим деревом. Ты уже давно мертв!

— Обоснование слабовато, а? — хохотнул Тасянь-Цзюнь.

На этих словах он медленно поднял голову и ехидно ухмыльнулся. Сейчас его острый взгляд походил на клюв хищной птицы, которым он хотел пронзить насквозь бренное тело образцового наставника Мо.

— Почему бы этому достопочтенному не сказать за тебя? — Тасянь-Цзюнь говорил тихо и медленно, со спокойствием и цинизмом человека, привыкшего держать в ладони жизни и играть судьбами людей. — Этот достопочтенный действительно уже мертв, — не скрывая насмешки, признал он. — И сейчас передо мной стоит человек, который является лучшим доказательством того, что для этого достопочтенного уже поздно запрягать колесницу[235.1].

Мо Жань: — …

— Потому что ты и есть сбежавшая душа этого достопочтенного, — Тасянь-Цзюнь рассмеялся. — В высшей степени гуманный и добросердечный образцовый наставник Мо, люди из этого бренного мира время от времени приходили к этому достопочтенному, чтобы поведать о твоих — как бы это лучше назвать? — героических подвигах. — он презрительно скривил губы в насмешливой ухмылке. — Надо же, а ты и правда весьма забавный. Я-то думал, что ты почти ничего не помнишь о прошлой жизни, поэтому способен притворяться, что не имеешь к ней никакого отношения, однако, вопреки ожиданиям, ты ничего не забыл.

— … — Мо Жань еще крепче стиснул зубы.

— Ох, образцовый наставник Мо, неужели ты в самом деле считал, что пока ты будешь молчать, никто не сможет узнать всю правду о тебе? Неужели поверил, что достаточно лишь раскаяться и отложить нож мясника[235.2] и можно начать жизнь с чистого листа? И самое главное — неужели ты и правда думал, что…

В порыве ярости Тасянь-Цзюнь вдруг еще сильнее сжал шею Чу Ваньнина, без всякой жалости впившись ногтями в нежную плоть, оставляя багрово-фиолетовые синяки на его коже. Разгневанный Чу Ваньнин нахмурил брови, но не смог произнести ни слова.

— Неужели ты и правда думал, что, раз в моем мире больше нет огня, я великодушно позволю тебе единолично пользоваться и наслаждаться его светом?

— Не трогай его!

— Не трогать? — на этот раз смех Тасянь-Цзюня прозвучал особенно издевательски. — Тебе не кажется, что абсурдно говорить подобные слова этому достопочтенному?

Удерживая Чу Ваньнина, он медленно обошел вокруг Мо Жаня.

Они смотрели друг на друга.

Наступающий на бессмертных Император смотрел на образцового наставника Мо.

Мо Жань смотрел на Мо Вэйюя.

Прошлая жизнь смотрела на настоящую.

Тасянь-Цзюнь продолжил глумиться над ним:

— Тебе ли не знать, как этот достопочтенный трогал его? Ты и теперь будешь лицемерить, притворяясь порядочным человеком?

— Не говори так!

— Хм? А почему не говорить? Неужели тебе