Капитан смело шел в темноте под всеми парусами, потому как с салинга ничего не было видно, кроме берега, к которому приближались. В начале 10 часа перед носом шлюпа показалось белое зарево, которое то потухало, то снова светило. Пройдя еще некоторое расстояние, услышали ужасный рев буруна, разбивающегося о коралловый риф. Беллинсгаузен тотчас приказал повернуть через фордевинд на другой галс. При повороте шлюп был так близко от рифа, что, несмотря на темноту, с мостика ясно различали каждую разбивающуюся о него волну.

Еще бы несколько минут промедления, и их гибель была бы неизбежна. Первый удар о коралловый риф проломил бы корпус шлюпа, и при последующих ударах надо было бы искать спасения на гребных судах, спустить которые на воду при таких ужасных волнах было бы невозможно. А если бы некоторые и удалось спустить, то они неизбежно были бы разбиты в щепы.

При воспоминании об этом оба содрогнулись. Помолчали, заново переживая выпавшее на их долю испытание.

— Поэтому ты с перепугу и дал этому зловредному острову имя великого князя Александра Николаевича, племянника государя? — усмехнулся Андрей Петрович. — Ранее открытым островам давал имена участников экспедиции или людей, прославивших Отечество на поле брани, а тут вдруг вспомнил о монаршем семействе…

— А ты, наверное, размечтался, что я назову его островом Шувалова? — язвительно спросил тот, мстя за не совсем справедливую, с его точки зрения, критику друга.

— Как ты был, Фаддей, извини за выражение, дураком, так и остался, — укоризненно покачал головой Андрей Петрович. — Я наделся, что в память о столь трагическом происшествии ты дашь этому острову и соответствующее название, к примеру, остров Провидения.

— Что же раньше-то молчал, умник?! — в сердцах воскликнул Фаддей Фаддеевич, злясь уже на себя. — Знаю, что ответишь: «А ты меня спрашивал об этом?» Только прошу тебя, не читай мне нравоучительных лекций ни про свой горький опыт, ни про еще более печальный опыт Лисянского. Я и так чуть ни поседел в ту ночь…

Андрей Петрович согласно кивнул головой, подливая в фужер друга мадеру. Все было и так понятно безо всяких слов. Это было частью их участи, их доли, которую они добровольно выбрали. На то они и были не просто мореплавателями, а морскими первопроходцами.

Внезапно они, как молнией, были поражены отчаянным криком, раздавшимся с бака:

— Человек за бортом!!!

Как были в рубашках, без головных уборов, так и выскочили на мостик. Вахтенный лейтенант Игнатьев уже привел шлюп к ветру, погасив его скорость, чтобы лечь в дрейф. Скрипели блоки шлюпбалок, спуская на воду ялик.

Оказалось, что матрос вахтенной смены Филипп Блоков, один из самых проворных матросов, закрепив кливер, уже возвращался по бушприту назад, на бак шлюпа, но сорвался с него. Матросы на ялике под командой лейтенанта Лескова долго искали упавшего за борт, зажигая фальшфейеры и прислушиваясь, в надежде услышать его крики о помощи. Но в наступившей темноте ночи усилия их оказались тщетны.

— Упав с большой высоты, он ушел глубоко под воду, где его, вероятно, и ударил форштевень быстро идущего шлюпа. От неожиданности тот и хлебнул добрый глоток воды… — предположил старший офицер. — Ведь в такой теплой воде матрос должен был бы продержаться не менее получаса, тем более зная, что ему непременно придут на помощь.

— Похоже, что так, Иван Иванович, — согласился капитан, — но как бы то ни было, мы потеряли одного из лучших наших матросов… — А затем, тряхнув головой, приказал: — Священника и команду — на верхнюю палубу! Приспустить флаг!..

И под переливы боцманских дудок стал одевать давно принесенный Макаром мундир, с трудом попадая в его рукава.

* * *

В начале сентября поймали большую прожору, плывшую за кормой шлюпа. Ее, как обычно, сопровождали так называемые лоцманы размером от восьми дюймов (около 20 см) и менее с поперечными полосами синеватого цвета, подобно окуню, а также несколько прилипал.

Акулы, как правило, быстро хватают наживку, попадаясь на уду. Но, опасаясь, что крючок может разогнуться, ее вначале держали в полводы, пока не набросили петлю под ласты, а затем подняли на палубу, потратив много сил, чтобы убить ее. Вместе с ней оказались и две прилипалы, которые присосались под ее плавниками. Когда снимали с прожоры, длиной в девять футов и два дюйма (примерно 2,8 м), шкуру для чучела, то она все еще имела судорожные движения, а вынутое сердце долго шевелилось.

Конечно, ничего необычного в поимке прожоры не было, так как акул ловили и в Атлантическом, и в Индийском, и в Тихом океанах, но когда вскрыли ее брюшную полость, то были чрезвычайно удивлены. У каждого ее бока нашли по пузырю, в каждом из которых было по двадцать четыре живых красивых акульих детеныша длиной в четырнадцать дюймов (около 35 см) от начала головы до кончика хвоста. Они уже могли плавать, и когда их опустили в море, то одни поплыли по поверхности, а другие ушли в глубину, изгибаясь подобно вьюнам.

— Живородящая акула! — торжествовал Андрей Петрович. — Довольно редкий экземпляр, — пояснил он офицерам, делая пометки в своем знаменитом блокноте.

А Матвей уже был тут как тут, опуская нескольких акульих детенышей в банки с раствором формалина.

— Для Академии наук, — авторитетно пояснял он матросам, толпившимся вокруг, которые уважительно слушали его. — Редкая находка для науки! — уточнил он, искоса поглядывая на ученого, своего кумира.

А вот лоцманов, которые продолжали плыть за шлюпом, видимо, в ожидании появления пропавшей акулы, их хозяйки, поймать так и не смогли — никак не ловились на уду — к великому сожалению натуралиста.

— Жаль, что нет греческого намета[44], — вздыхал Андрей Петрович, — тогда бы непременно их изловили.

* * *

Впереди по курсу показалось идущее навстречу английское торговое судно, и Беллинсгаузен послал к нему на ялике лейтенанта Демидова узнать, нет ли каких новостей из Европы. По возвращении тот доложил, что судно, называемое «Фаворит», принадлежит купцу из Калькутты и уже седьмой день как вышло из Порт-Жаксона, возвращаясь в Индию.

Главная новость — английский король Георг III скончался, и на британский престол взошел принц-регент под именем Георга IV.

— Спасибо, Дмитрий Николаевич, за важную новость перед прибытием во владения английской короны, — поблагодарил лейтенанта капитан. — Не зря, стало быть, господа, мы столь торжественно приветствовали в Портсмуте принца-регента. «Король умер — да здравствует король!»

Через трое суток шлюпы вошли в гавань Порт-Жаксона и стали на якоря в том же месте, где стояли и ранее.

Только 31 октября 1820 года, задержавшись в Порт-Жаксоне почти на два месяца, шлюпы снова вышли в открытое море, направляясь в Антарктику, где уже наступила весна.