Через минуту он подошёл, и мы и благостно посидели, я познакомил его с Владимиром Костельманом – поэт, музыкант, цадик-меценат из настоящих, морской волк-флибустьер и снова поэт (позже он посвятит Антону шуточную оду). Обычно мы там и виделись, на пустынной Сан Марке за бесхозными столиками закрытых на ночь кафе, каждый после своих мух творчества, глубокой ночью.

Антон всегда был не прочь разделить с товарищем ночные бденья-раденья. Сидели мы с ним полуночничали иногда до утра, точили клювы, пока, по древнерусскому обряду, не оказывалась опустошена последняя бутылочка мелончелло. Это такая душистая настойка на дыне, её в одном из наших любимых ресторанов “Аква пацца” (Антон, разумеется, говорил “Аква поца”) приносят под завязку в качестве комплименто среди целого набора ликёров. Антон особенно зауважал мелончелло. Обычно он приносил это пойло с собой (точнее, “бухло”; его любимое слово) и через пару часов, за разговорами, с ним управлялся. Потом он, если находил в себе силы, шёл к Арсену, а если сил не было, укладывался наверху в гостевой светёлке, на ампирном топчане под портретом Браммеля. Пару раз с утра, пока я дрых, он снимал свои репортажи на крыше…

После очередной перекантовки Антон деликатно поинтересовался, почём и из каких средств я снимаю свой домик. Изумился моему беспомощному стилю жизни, где всё всегда в порядке чуда. Рассмеялся: “для человека искусства квартплата представляет собой статью непредвиденных расходов” и предложил: “сдал бы ты мне гостевую, уполовинил бы расход”. Я, в силу определённых причин должен был, скрепя сердце, отказать Антону в его желании “укореницца в палацце Эриццо” (его рифма). Как мне ни было жаль, – это могло бы стать гармоничным продолжением совместной жизни под одной кровлей в Коктебеле дцать лет спустя. Забились бы мы каждый в свой угол да писали бы друг дружке послания в стиле “Переписки из двух углов”. Не сложилось.

Сегодня сижу смотрю со сжимающимся сердцем свою и его ленту на фейсбуке, и многое припоминаю благодаря ей. На Fbook сам Антон меня и вписал в далёком 2009 году: пришёл в гости, сел за Мак и в две секунды соорудил профиль, благословив. По переписке и по другим каналам современного письма можно документировать частоту наших общений. Отмотаю ненадолго назад. 14 марта 2014 плотно беседуем на крыше, краткое коммюнике звучит так: “Крышеведы”, темы слёта – чистилище и немноголюдность рая; 613 заветов; этимологии: разобрали “дурман” и “цепенеет”; всеблагие музы и защита пернатых hommes de plume; Хейзинга и его homo ludens; распри и кретины; неотложность поэзии. Так я конспективно записал повестку вечера. Помню, мы тогда дотюкали друг друга по темечкам так, что поссорились (как мне показалось), по героической богословской традиции московских кухонь. Камнем преткновения стал пессимизм Чорана.

16.02.2015 – заглянул с мамой и Лёвой, был карнавал и мы лакомились пончиками фрителле с кремом. В другой раз, вижу по ленте, зашёл вдвоём с Лёвой, после прогулки в районе Арсенала: “мы с Лёвой бешеные фанаты Сан Пьетро, и даже готовы из экономии двух с половиной евро принять католицизм”. Они тогда жили там при каком-то кантьере, лодочной мастерской, – целое приключение для ребёнка, конечно круче, чем любая благоустроенная квартира! Счастливый Лёва, пока не стемнело, лазил у меня по крыше, ковырял черепицы. Антон души в нём не чаял.

1 мая 2015 года я решил отпраздновать Первомайн по германской старинке, в память Фауста, – и пишу ему: “а у меня Вальпургиева ночь” – “это что-то значит?” – “взвейтесь кострами!” – “кастратами” – “ну как, идемо?” Вместо полёта на ведьмовский Брокен, мы пошли ритуально прошвырнуться по ночному городу, полюбовались площадью с тылу церкви Санта Мария Формоза, уселись опять в “Маскарете”, где я дразнил его устрицами, друг друга сфотографировали на Райском мосту, ponte del Paradiso, где я передал другу кой-какое оккультное знание, а именно, где надо перепрыгивать правильным образом со ступеньки одного моста на ступеньку соседнего, для введения в курс венецианских суеверий (там загадывают желания), и мы, два знатных ведьмака, попрыгали там взад-вперёд.

7 мая 2015 отправились на перформанс Владимира Сорокина “Теллурия” на Биеннале, после чего разумеется вновь вспыхнул спор о Цифре, светлом цифровом будущем в скором Каменном веке. 17 мая, когда все разъехались, сидим вдвоём на любимом нами потайном campiello Remer, свесив ножки с причала. 27 августа, “посасывая шампусик” беседовали о Леопарди, помимо обычной околесицы; на следующее утро он проснулся, вижу по ленте, у меня рано утром в гамаке, повешенном на крыше, и снимает оттуда рассвет. А 4 ноября 2015 любовались там же драматичным закатом вместе с Андреем Бильжо и щёлкали на телефоны происходящее в небесах. 6 ноября 2015 были приглашены на домашний концерт Валерия Афанасьева (маэстро играл из Шопена и тут же комментировал вещи), который для немногих очень везучих устроили Дмитрий Гуржий и Наташа Семёнова; а ужин готовил Вл. Познер собственноручно. Было это в “Посольском дворце Лоредана”, так Антон перевёл palazzo Loredan degli Ambasciatori.

В те дни, в ноябре 2015-го, город накрыл густой туман и Антон, смакуя венецианское слово “фоския”, носился по затуманенной Венеции, радуясь улову романтических фотографий; их можно увидеть на его странице. Только он вернулся в Москву, как уже 29 ноября 2015 пишет: “я тут скоро умру, если не уеду”. Я ему: “ну не, нужен живой”, – давай сюда, “вдали забав столицы вредных”, онегински говоря…

15 марта 2016-го – опять фото с моей исторической “террасы Храмовников” ночью, опять бесконечная череда обсуждений: в памяти остались дискуссии о Савонароле и опасных книгах Курцио Малапарте, сплетни об отравительнице Тарновской или наоборот о Соне Кайленской, об антихристианстве апостола Павла и о фигуре Аристотеля Фиораванти, архитектора московскаго; тут он рассказал мне интереснейшие вещи про колокольню св. Марка в тульском сельце Богучарово, вотчине Хомяковых, “во какое когда-то было импортзамещение!”.

Тогда же в марте 2016, когда он был в Венеции в компании Веры Полозковой и её семьи, мы сходили на “Мадам Баттерфляй” в постановке японки Марико Мори. У него была редкостная память и на музыку, он распевал кусочки арий, да ещё и знал все перипетии либретто. 11 мая 2017, в последнюю нашу встречу, мы слушали генеральную репетицию Малера из-под палочки Курентзиса в театре Гольдони, – Антон в зале, а я ползком пробрался и притаился между музыкантами (иногда связи бывают очень полезны!).

От 20 марта 2016-го сохранилась фотография, походя сделанная у меня дома, на ней видна его медицинская помощь: я с перевязанной им рукой (оборонялся от одной прекрасной ведьмы). Антон Борисович спасал меня врачебно ещё один раз. В ночи пишу ему: “скажите доктор а что делать при отравлении когда нет ничего под рукой?” – “Пить очень много воды, чая, соков, в баре Американо можно купить лимон и нацедить спремуты”. Утром притащил лекарства. “Спасибо грациозный доктор за снадобье, пациенте выжил” – гласило благодарственное письмо.

А когда встревожился, что я третью ночь не сплю (меня тогда трясло от “Артодоксии”, роман летел к концу) он написал такой почтистих в стиле Ходасевича: “сходи в аптеку к Пилигримам, купи снотворного и выспись”. Имелась в виду farmacia Pellegrini неподалёку, и одновременно тут в анамнезе два венецианских стиха Ходасевича. Ритмика вызывает в памяти “Пройдись по Мерчерии, пообедай / С бутылкою Вальполичелла. В девять / Переоденься, и явись на Пьяцце / И под финал волшебной увертюры…” etc, – но и держим в уме второй стих, где есть слова “нет, полно! тяжелеют веки // пред вереницами Мадонн / и так отрадно что в аптеке / есть кисленький пирамидон”… Ещё давным-давно в Коктебеле он дразнил меня “Ходасевичем” за моё фанатичное увлечение названным поэтом. Знал, кого цитировать, понимая, что доставит собеседнику радость узнаванья.