На пути через Форум, мимо фиг, винограда и оливковых деревьев и далее на террасу нас приветствовала публика. Император по-прежнему пользовался популярностью среди римлян, его забрасывали цветами и провожали восторженными выкриками. Перед Калигулой шагали его ликторы с церемониальными фасциями, я шла сразу за ним, и по обеим сторонам от нас преторианцы в белых тогах сдерживали напор толпы. День выдался яркий, с ноткой морозной свежести в воздухе, но солнце уже растопило белизну, и мир сиял обновленной влажной красотой.

Несмотря на непривычность того, что я делала, мне казалось, все складывается замечательно: народ любит императора, армия его обожает и с восторгом воспримет объявление в расчете на возможные награды и славу, и даже сенат, вопреки обыкновению, идет на диалог. На самом деле именно поэтому мне следовало насторожиться, ведь один из важнейших уроков моей жизни гласил: ждать катастрофы надо тогда, когда все складывается хорошо и счастливо.

Мы подошли к террасе, и ликторы свернули в сторону, где остались стоять компактной группой, поскольку в здание сената им не разрешалось входить. Сходным образом и преторианцы собирались занять позицию вне стен сената в ожидании, когда император выйдет и им надо будет сопровождать его во дворец – там предстояли большие празднования в честь годовщины.

В помещение, которое находилось справа, вливался поток сенаторов. Я тоже двинулась туда, но остановилась, так как брат почему-то направился к атриуму.

– Ты иди, – махнул он мне рукой. – Я подойду через несколько минут. У меня тут пара небольших дел.

Я кивнула, преторианцы остановились на почтительном расстоянии от дверей, и лишь четверо из них провожали меня к входу в зал заседаний.

Перед тем как войти, я вдруг встала как вкопанная. Какое-то сверхъестественное чувство предупреждало меня, только я не могла понять о чем. Мимо протискивались сенаторы, кивая уважительно сестре императора. Преторианцы с заметным нетерпением ждали, когда я наконец сделаю последний шаг внутрь, чтобы они могли разойтись по своим местам.

Что-то было не так.

Я даже успела повернуться, перед тем как раздался крик.

Голос брата. Ему грозила опасность.

Я метнулась на крик раньше, чем смысл происходящего дошел до сопровождавших меня солдат, однако мне мешали стола и палла, да и ростом я была ниже. Поэтому за тридцать шагов, отделявших зал заседаний от атриума, меня обогнали не только эти четыре преторианца, но и еще шестеро из тех, кто был дальше. Все преторианцы и ликторы отреагировали мгновенно, хотя большинство не помчались на крик, а образовали защитную линию. Они понимали опасность блокирования входа.

Я добежала до угла атриума, заглянула во двор и перестала дышать.

С юных лет я, дитя дома Германика, с кровью Цезарей в своих жилах, бессчетное количество раз слышала историю о гибели нашего великого предка. О тех ужасных минутах, когда сбитые с толку республиканцы набросились на диктатора и двадцать три раза вонзили ножи в его плоть. Как раз в момент, когда он входил в здание сената.

Была вторая годовщина восшествия моего брата на императорский трон. Мартовские иды. И то, что происходило во внутреннем дворе, не могло оказаться всего лишь совпадением.

В центре открытого пространства мой брат сражался с тремя убийцами, вооруженными ножами. Калигула бился отважно, ведь лентяем он никогда не был и много упражнялся в боевых навыках. С тремя противниками у него не было шансов. Двух он сдерживал неплохо, но пока они вынуждали его отвлекаться, третий то и дело улучал момент и наносил удар, и только милостью богов Калигула все еще оставался в живых. Император был ранен в обе руки, в плечи, а один удар в горло, будь он чуть глубже, стал бы, вероятно, смертельным.

Брат долго не продержится.

Еще восемь заговорщиков стояли лицом к подступающим преторианцам, чтобы обеспечить троим товарищам достаточно времени для убийства Калигулы.

Я в ужасе смотрела, как нож метнулся к глазу брата. Гай успел уклониться, и лезвие лишь процарапало длинную линию на его лбу. От боли он вскрикнул, но благодаря инстинкту, дарованному Марсом, сумел перехватить руку, сжимающую нож, и, рывком подняв колено, переломил ее в запястье.

Потом я потеряла брата из виду: преторианцы атаковали других заговорщиков, самоотверженно прокладывая путь к своему господину. Я пробежала вдоль стены к одному из высоких окон атриума и подтянулась, опираясь локтями о каменный подоконник. С невыразимой тревогой и ужасом я смотрела на происходящее во дворе.

Преторианцы быстро расправились с вооруженными сенаторами, стоявшими в обороне. Более длинные мечи стражников обеспечивали им неоспоримое преимущество. Тем временем Калигула получил еще один удар в предплечье, а складки его тоги прорезала блестящая красная линия. Усталость одолевала его, зато он теперь противостоял лишь двоим. Третий, подвывая и придерживая сломанную руку, пытался сбежать.

В атриум вела еще одна дверь, задняя, и обычно она оставалась запертой. Теперь же ее распахнули настежь, и во двор хлынула волна преторианцев. Они спешили на помощь императору, заодно окружая отставших заговорщиков. Человек со сломанной рукой погиб моментально – три меча пронзили его грудь, подмышку и лицо, и он успел только ошеломленно взглянуть в глаза своей смерти.

Сражение закончилось за несколько секунд. Подоспевшие преторианцы закололи одного из нападавших на императора, а второй, осознав, что их заговор провалился, отступил и дернул головой туда-сюда в поисках спасения. Его не было. Обе двери заблокировали взбешенные, вооруженные до зубов воины, и только что пал последний из заговорщиков, защищавших главный вход.

Когда он понял, что остался один, то выпрямился и, как истинный римлянин, вонзил кинжал себе в шею, провел лезвием поперек горла, оборвав нить своей жизни, и тем самым избежал допроса.

Калигула стоял в центре атриума. Его трясло от изнеможения и гнева, но не от страха. Момент испуга миновал. Я видела его глаза, и в них не было места ужасу. Все вытеснила неутолимая ярость. Вдруг, несмотря на раны и усталость, Гай энергично взялся за бразды правления. Он повернулся к солдату. Очевидно, это был один из командиров, но я никогда не могла понять, кто есть кто в этих одинаковых тогах.

– Пусть соберут ножи.

– Прости, мой император, что? – озадаченно наморщил лоб преторианец.

Самообладание Калигулы было на пределе. Он едва сдерживался, чтобы не закричать. Слова вылетали из его поджатых губ низким, грозным шипением.

– Соберите ножи. Пересчитайте. Нападавших было больше.

Я оглядела атриум, но никого не увидела. Впрочем, с другой стороны, толпа у главного входа загораживала от меня значительную часть двора. И к тому же задняя дверь была свободна.

Преторианцы снова рассыпались, блокируя входы, а я тем временем приняла более удобную позу – села на подоконник. Командир отряда с двумя помощниками начал собирать оружие нападавших. Еще двум солдатам Калигула велел сложить трупы в ряд, вверх лицом. Не все имена мне были известны, но этих людей я точно встречала. Сенаторы и знатные римляне: они желали стать освободителями, убившими тирана.