за него, слушая, как она поет, счищая кровь с его кожи. Это занятие сблизило их до невозможности, ее платье цвета слоновой кости обвивало талию в воде. Она заколебалась, ее голос сорвался, когда Уайатт запнулась на припеве. Питер, лежавший перед ней, сделал первый вдох, как ей показалось, за несколько минут.

— Не останавливайся.

Сердце у нее заколотилось где-то в горле.

— Не могу вспомнить остальное.

— Она лжет, — сказал Джеймс, лениво взбивая пальцем пену. — Она знает каждое слово. Ты просто заставляешь ее нервничать.

— Джейми!

— Что? Мы и дальше будем притворяться, что не понимаем, что тут происходит? Мы все можем умереть к утру. — Он помолчал и добавил: — Некоторые из нас уже мертвы.

— Не говори так.

— Что? — Он пожал плечами. — Это правда.

Когда она замолчала, Питер протянул руку и взял ее за запястье. Мочалка тяжело шлепнулась в ванну, когда он усадил ее себе на колени, не обращая внимания на то, что Джеймс сидел прямо у него за спиной, поддерживая его у кромки воды.

— Перестань волноваться, — сказал Питер, целуя ее в лоб, чтобы облегчить боль. — Ты что, не помнишь? Меня, как известно, трудно убить.

— Сейчас неподходящее время для развития чувства юмора.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказал Джеймс, — думаю, сейчас самое подходящее время для этого.

Уайатт провела рукой по воде, обдав его брызгами.

— Тебя никто не спрашивал.

— Укуси меня, — выпалил он в ответ и заулыбался.

Над его головой сквозь доски пробивался лунный свет. Питер проследил за ее взглядом, а затем и за Джеймсом. Они молча наблюдали, как перламутровый камень заливает щели розовыми красками.

— В школе я выучил одно валлийское слово, — сказал Джеймс. — Хайрет. В нашем языке нет прямого перевода, но оно означает глубокую тоску по дому, в который ты никогда не сможешь вернуться.

Его слова отдались в душе Уайатт, и по ее венам разлилось узнавание. Вот оно, слово, обозначающее это чувство. То, как она провела долгий, одинокий год, горюя о том, кем она была. Скучая по Уайатт, к которой она никогда не сможет вернуться.

— Никто из нас никогда больше не станет тем, кем мы были, — сказал Джеймс, отгоняя ее мысли. — И Уиллоу-Хит никогда не станет для нас тем, чем был.

— Прекрати, — сказала Уайатт. — Прекрати говорить так, будто это конец.

Но это было правдой. Она знала это, и он тоже. Уайатт не могла скрыть от него правду, даже если бы попыталась. Вода в ванне начала остывать. Она медленно теребила пальцами нить. На этот раз, когда взгляд Джеймса упал на ожерелье, девушка накрыла его своими пальцами.

— В чем дело? — спросил Джеймс. — Сомневаюсь, что несколько старых досок и ржавых гвоздей надолго удержат дом.

— У нас есть план, — сказал Питер. — И Уайатт собирается его придерживаться.

Белое золото кулона приятно холодило ладонь.

— Мы все трое продержимся до рассвета, — сказала она. — Такова цель.

Глаза Джеймса вспыхнули керосиновым золотом в темноте.

— Да?

Услышав это, Питер, пошатываясь, поднялся на ноги. С него ручьями стекала вода, когда Джеймс и Уайатт, пошатываясь, поднялись вслед за ним, держась за руки. Он стряхнул их с себя, высунул ногу из ванны и потянулся за полотенцем.

— Я в порядке. — Он обернул полотенце вокруг шеи и принялся тереть волосы, пока они не встали дыбом. — Перестань беспокоиться обо мне. Джейми, прими еще немного эликсира. Мне не нравится мысль о том, что зверь может вернуться, а мы даже не узнаем об этом.

— Я чувствую себя прекрасно, — возразил Джеймс.

Питер, поморщившись, потянулся за спортивными штанами, полез в карман и вытащил ингалятор. Бросив его Джеймсу, он начал натягивать штаны.

— Давай, — сказал он. — Сделай это сейчас.

Джеймс нахмурился, но подчинился. В комнату с легким шипением проникли испарения благовоний. Уайатт выбралась вслед за парнями, борясь с желанием подойти к Питеру. Помочь ему одеться, прокляв свою гордость. Чтобы заставить его пообещать: мы все выберемся из этого живыми.

Небрежно наложенный шов на животе Питера был грубым и раздражающим. Он был таким же, как и у нее, рубцы на животе порозовели от стежков. Также было и с Джеймсом, его торс был собран из кусочков, как лоскутное одеяло. Они были одинаковы и внутри, и снаружи.

Если кто-то и мог найти способ обогнать смерть, так это они втроем.

— Вытритесь, — сказал Питер и бросил им обоим по полотенцу. — Мы уходим.

Уайатт замерла.

— Куда?

— В рощу. — Он натянул чистую рубашку через голову. — Там все началось, там мы все и закончим.

30. Питер

До рощи, до кладбища, спрятанного в лабиринте хвойных деревьев, было рукой подать. Когда-то, до того как зверь зарылся в их корни, деревья, должно быть, цвели. Вечнозеленые и терпкие, с ветвями, полными живности, и стволами, липкими от соснового сока.

Теперь они были мертвы.

Там ничего не росло, даже Питер.

Они быстро и бесшумно передвигались по лугам, держась ближе друг к другу, и не сводя глаз с неба. Низко пригибались, когда что-то пролетало мимо. Впереди, среди сосен, возвышалась часовня, скат ее крыши резко выделялся в темноте, а основание было покрыто бледно-белыми цветами. Куда бы он ни повернулся, окружающие деревья были увешаны провисшей паутиной, свидетельствовавшей о присутствии вдовы.

Ему хотелось, чтобы все это не выводило его из себя так сильно. Раньше они проделывали этот путь тысячу раз. Лето сменялось летом. И в дождь, и в ясную погоду, когда солнце палило им в спину, и под сверкающей россыпью звезд.

Было что-то правильное в том, что они втроем снова находились здесь.

Вопреки смерти и благодаря ей. В конце концов, мы снова оказались вместе.

Луна над головой близилась к зениту. Еще немного, и наступит полночь. Затмение наступит и исчезнет. Рассвет зальет небо, и мир вспыхнет золотыми звездами. Он знал, как это бывает. Он видел так много восходов, что все они стали казаться ему одинаковыми.

Он видел один даже в глазах стража смерти.

Он знал, что за этим последует. Другого исхода не было.

Уайатт остановилась в нескольких футах от гниющих ступеней часовни и глядела на вход. После их встречи с вдовой первые ростки начали пускать корни. Широкие доски деревянного сооружения были оплетены виноградными лозами, будто все, что удерживало их вместе, было толстыми нитями плюща и кружевным поясом сладко пахнущей жимолости. Протянув палец, Уайатт коснулась опаловой головки цветка, такой бледной, что казалось, она светится в лунном свете.

— Я никогда раньше не видела ничего подобного, — тихо сказала она.

— Адские цветы, — заметил Питер. — Это не особо хорошо.

Джеймс