— Что это было?

Джеймс приложил палец к губам.

— Тихо.

— Уайатт, — раздался голос из рощи. Питер похолодел, когда узнал Маккензи Беккет. — Уайатт, ты здесь? Боже. Я только что наступила на что-то мокрое. Эй? Кто-нибудь? На ферме выключен свет. Пожалуйста, не говорите мне, что мы проделали весь этот путь зря. — Послышался скрежет. Скрип подгнившей ступеньки. Голос изменился, стал низким и сдавленным. — Уайатт?

— Это не она, — сказал Питер, но тут же обнаружил, что Уайатт повернулась на скамье рядом с ним, скрестив ноги и положив ладони на колени.

— Уайатт, — пропел мимикрирующий. Когти заскребли по деревянной обшивке часовни, звук был похож на скрежет гвоздей по классной доске. — Выходи и поиграй.

Уайатт повернула голову в сторону, прислушиваясь к звуку. Она закатила глаза, пока те не превратились в сплошные склеры. Джеймс потянулся к ней, но Питер выставил руку, останавливая его.

— Оставь её.

Они завороженно наблюдали, как вены вздулись на ее руках толстыми бесцветными буграми. На мгновение воцарилась тишина, совершенная и соборная. А затем, без предупреждения, она резко запрокинула голову. Открыв глаза, она, не моргая, смотрела на луну.

— Мне это не нравится, — мрачно пробормотал Джеймс как раз в тот момент, когда она издала жуткий вопль.

31. Уайатт

В горле у Уайатт пересохло, голос сорвался. Она задыхалась в темноте, в груди у нее красными всполохами сверхновой вспыхивали звезды. Гладкая как атлас, сила струилась по ее венам. И тут, вплетенное в ткань ее сознания, она почувствовала это — сосущий хлопок, будто сапог выдернули из грязи. Земля содрогнулась. Небеса перевернулись. Где-то за пределами часовни, погруженный в глубокую бархатную тьму, лес вздыбился от того, что она сотворила.

Легкий наклон ее головы, мысленный рывок, и в ответ она почувствовала переплетение вьющегося плюща, протянутого через изогнутые межреберные промежутки. Нити ивалайса плотно обернули мембрану вокруг шипастой лестницы позвонков. Забавно, что она так долго ни за что не хваталась, чувствуя себя несвязанной и неподатливой, но обнаружила, что нужные ей нити все это время дремали внутри нее. И ухватиться за них было самой простой задачей на свете.

Еще одно подергивание, еще один рывок. Что-то поднялось с земли, содрогнувшись всем телом. Просто, просто, просто. Она могла видеть все это так ясно, будто сидела за ткацким станком — ее сердце билось, как галево (прим. переводчика — часть ткацкой машины), а сердце посылало потоки энергии по венам. Постепенно картина начала обретать очертания гобелена из костей и цветов. Уайатт открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что главная дверь часовни закрывается за густой решеткой плюща.

Джеймс наклонился над скамьей, он прищурился.

— Срань господня.

Уайатт потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он увидел. Когда она поняла, ее желудок словно налился свинцом. В дверном проеме висел найденный скелет, причудливо вписанный в зеленую стену.

Уайатт осела, вытаращив глаза.

— Я пыталась защитить часовню.

— А вместо этого оживила Питера. Умница. — Джеймс перемахнул через спинку скамьи и направился по проходу, чтобы посмотреть на ее творение.

— Я не хотела этого делать, — выпалила Уайатт. — Питер, мне так жаль.

Но Питер исчез. Она развернулась, вглядываясь в сгущающиеся тени, ища его, и обнаружила, что маленькая дверь в келью священника широко распахнута. Следуя за ним, она заглянула внутрь. Старый походный фонарь был зажжен, лампочка тихо потрескивала. Питер стоял над своим смятым матрасом, склонив голову под резким наклоном потолка. По полу были разбросаны предметы, которые она вытащила в тот день, когда совершила набег на его комнату, — йо-йо, машинки из спичечных коробков и маленькие пластиковые фигурки, с которых облупилась краска. Наклонившись, он поднял стоявшего на коленях игрушечного солдатика, и стал рассматривать его со всех сторон.

Уайатт легонько постучала по стене, оповещая о своем присутствии. Он не посмотрел на нее. Его внимание было приковано к широкой зеленой базуке, висевшей на плече солдатика.

«Выжженная земля», — лениво подумала она.

— Что ты здесь делаешь?

Он положил игрушку на стол и наблюдал, как она завалилась набок.

— Прощаюсь.

Что-то в том, как он это произнес, вызвало у нее в груди глубокую грусть. Она нащупала серебряную луну у себя на шее и обнаружила, что вместо этого ее пальцы сомкнулись на пуговице Кабби.

— Нам не нужно этого делать, — прошептала она. Неуверенность в ее голосе привлекла его взгляд. В мерцающем свете светодиода его глаза казались серо-синими. Как апрельский ручей, на котором медленно тает лед. — Я имею в виду, нам не обязательно прощаться. Когда все это закончится. Что, если мы останемся?

Если никто другой не скажет этого, то скажет она. Питер, стоявший перед ней, казался высеченным из камня. Одного его взгляда было достаточно, чтобы сбить ее с толку.

— Каким именно ты представляешь себе финал, Уайатт?

— Легким. Я восстановлю защиту. — Она воздержалась от упоминания о том, что вытащила его скелет из могилы, обойдя стороной ужасную правду о своих способностях. Она чувствовала себя не лучше зверя, манипулирующего чем-то мертвым в своих целях. Стараясь, чтобы ее голос не дрогнул, она сказала:

— Я смогу это сделать.

— Я знаю, что сможешь. Всегда могла. — Он пожал плечами. — И что потом?

— Что ты имеешь ввиду?

— Защита ослабнет. Со всем живым всегда так. — Он подошел ближе, слегка кренясь. — Ты будешь здесь всю оставшуюся жизнь? День за днем? Присматривать за подопечными, пока не состаришься, не согнешься и не окажешься на пороге смерти?

Она сглотнула, ее нервы были на пределе. Ей не понравилось, как он смотрел на нее, его широко раскрытые глаза были полны решимости.

— Я лишь пытаюсь пережить эту ночь, Питер. Я не заглядываю так далеко вперед.

— Почему нет? Помечтай со мной минутку… ты же любишь это делать. — Он навис над ней, согнув плечи, словно притягивая к себе. — А что, если у тебя будут дети?

— ети? — испуганно пролепетала она. — Нам по восемнадцать.

Она сказала «нам», не «мне». Ее охватило чувство унижения, мокрое и холодное. Он не обратил внимания на то, как она запнулась от собственных слов, как покраснели ее щеки.

— Нам не всегда будет столько, — тихо сказал он. — Что, если они не смогут делать то, что делаешь ты? Что тогда? Ты научишь их проливать кровь во имя леса? Ты покажешь им, как разделать меня на куски и стереть мои кости в порошок?

— Что? — ужас пронзил ее насквозь. — Нет. Никогда.

Он поджал губы. Его глаза были голубыми, как тающий снег, и такими знакомыми ей, как ничто другое.

— Я не сделаю этого, Уайатт. Я не