бледно-красные маточные почки пробивались сквозь щели в прогнувшейся древесине. Они медленно раскрывались, превращаясь в кровоточащие сердечки. Ей хотелось сорвать их, одно за другим. Спрятаться, чтобы никто не мог увидеть. Она так долго старалась ничего из себя не выплескивать, а теперь просто трещала по швам.

Все было открыто, каждая частичка ее сердца была обнажена. Это было слишком. Все было чересчур.

— Скажи «я люблю тебя, Джейми», скажи это, — попросил он.

— Нет.

Тень улыбки промелькнула на его губах.

— Ты пожалеешь об этом.

По всей длине двери, украшенной скелетами, адские цветы распустились в белые головки, похожие на бумагу. Полуночные цветы, черные тычинки которых придавали им сходство с пустыми черепами. В полумраке глаза Джеймса казались слишком черными. Он уже увядал, зверь постепенно отнимал его у них. Он хрустнул костяшками пальцев, и кости с громкими щелчками выровнялись.

— Что ж, это будет весело.

— Мятеж, — сухо заметил Питер.

Улыбка Джеймса стала ослепительной.

— А разве мы не собираемся попрощаться?

— Мы уже это делали однажды, — сказал Питер, зажимая рану в боку. — Когда я хоронил тебя, помнишь?

Джеймс цокнул языком.

— Обидчивый, как всегда.

Он преодолел оставшиеся между ними ступеньки, и схватил Питера за шею так, что они столкнулись лбами. С трудом выдохнув, тот закрыл глаза. Они простояли так секунду-две — и ни один из них не произнес ни слова. Где-то в лесу что-то издало трель, высокую и чистую.

Наконец Джеймс сказал:

— Я думаю, у тебя идет кровь.

— Немного.

Они оторвались друг от друга, булавочные уколы в боку Питера превратились в кровавую рану.

Джеймс посмотрел на них обоих.

— Летом на озере Комо было бы спокойнее.

Питер и Уайатт стояли рядом и смотрели, как он уходит — сквозь заросли морозника, в заросли лысых деревьев. Прочь от убежища, где они сражались, росли и играли.

Когда он ушел, и ночь стала тихой, Уайатт повернулась к Питеру.

— Что теперь?

— Мне нужно присесть, — признался он. — Пока я не потерял сознание.

— О Боже. Прости. — Она прижалась к нему, помогая добраться до основания алтаря. Он соскользнул вниз, увлекая ее за собой, и они оба ударились о землю чуть сильнее, чем следовало. Со стоном Питер вытянул ноги. Он был призрачно-бледным, рана в боку обильно кровоточила.

— Мне показалось, ты говорил, что умеешь накладывать швы, — сказала Уайатт.

— Я не говорил, что у меня это хорошо получается. Как ты думаешь, кто накладывал тебе? — Он не стал дожидаться ответа. Вместо этого наклонился и поцеловал ее, медленно и нежно.

— Ты знаешь, что делать, — сказал он, когда они оторвались друг от друга.

— Прямо сейчас?

— Мы больше не можем откладывать, — сказал он. — Это несправедливо по отношению к Джейми. Ты пришла сюда, чтобы проводить в последний путь, а не позволить зверю разорвать его на части.

Снаружи, в лесу, что-то тяжелое с треском ломилось сквозь деревья. Титан, выползающий из глубин Тартара.

— Сейчас, Уайатт, — сказал Питер раздраженно.

Она потянулась к кулону и натянула цепочку достаточно сильно, чтобы расстегнуть застежку. Цепочка серебристой спиралью легла ей на ладонь. Ощупывая ее пальцами, она провела по краю, пока не наткнулась на петельку, скрытую в серебряной оправе.

— Даже не думаю, что мне нужно его разбивать, — пробормотала она. — Тут есть маленькая петелька, выглядит почти как медальон.

Уайатт, посмотрев на кулон, нахмурилась, и повертела его в руках, пока что-то не щелкнуло. Ей показалось, что она услышала, как Питер вздохнул, когда петелька ослабла, и кулон открылся в форме двух полумесяцев. Из него потекла кровь, черная и влажная, стекая ей на ладонь.

— Отвратительно.

— Кровь зверя, — объяснил Питер, когда она протянула ему руку. — Добывается из мертвых деревьев в роще. Это древний алхимический ритуал. Под воздействием воздуха составные ингредиенты в конечном итоге разделяются, что лишает зверя связи с этой стороной неба. Обе части будут втянуты обратно в бездну.

— Но в этом нет никакого смысла, — сказала Уайатт, продолжая разглядывать кулон. — Джейми умер всего пять лет назад. Зверь живет здесь уже много веков.

— Это правда, — медленно сказал Питер.

У нее закружилась голова.

— Кроме того, Прайс сказал, что зверь питался душой Джейми. Это паразитические отношения, а не дружеские.

— Да.

Воздух в святилище был спертый и неподвижный. По ее коже пробежал жуткий холод.

— Ты сказал, что в медальоне была какая-то смесь. Кровь зверя и что еще?

— Уайатт…

— Что ещё?

— Порошок из костей, — тихо ответил Питер.

Из ее легких вышел весь воздух. Медальон выскользнул у нее из рук и со звоном упал на пол между ними.

— Зверь никогда не был привязан к Джеймсу. Он был привязан к тебе.

Она посмотрела на Питера и увидела, что он смотрит на нее, его глаза были бледными и холодными, как лед. Из его носа потекла тонкая струйка крови. Черная, как деготь. Скользкая, как живица.

— Нет.

Его губы сложились в подобие улыбки.

— Я люблю тебя.

— Нет. — Ее голос был тверд, как камень. — Этого не случится.

— Уайатт, — сказал он, как всегда, спокойно, — ты меня слышишь?

— Я слышу тебя, ты лжец. Я слышала тебя, и я ненавижу тебя.

Улыбка тронула его губы.

— Ты же это не всерьез.

— Ты меня обманул.

Его глаза были ярко-розовыми.

— Ты бы не пошла на это, если бы этого я этого не сделал.

— Вот почему он ушел, — выдохнула она. — Джеймс, он… Боже, он знал? Он знал и ушел в лес, чтобы позволить мне убить тебя?

— Мы не сошлись во мнениях, — сказал Питер, хотя слова выходили запыхавшимися. Ему не хватало воздуха. Он умирал у нее на глазах. И это была ее вина. Как будто она произнесла это вслух, Питер сказал: — Я сам это выбрал, Уайатт.

— Черта с два, ты это сделал, — воскликнула она. — Скажи, как мне это остановить.

— Ты не сможешь. Уже все сделано.

— Я не хочу, чтобы это было так. Я сказала тебе, чего хочу. Я хочу остаться здесь, с тобой. Хочу всего, о чем мы говорили. — Слова лились из нее нескончаемым потоком. Она не могла их остановить. — Мы можем ссориться. Можем ненавидеть друг друга. Мы можем ухаживать за этим местом, пока не состаримся и не согнемся. Мне все равно. Мне все равно, что мы будем делать. Просто останься здесь, со мной.

Он покачал головой.

— Я уже говорил тебе… я достаточно долго обманывал смерть. Я никогда не был предназначен для такой жизни.

Ей хотелось ударить его. Хотелось закричать. Хотелось, чтобы земля разверзлась. Она вскочила на ноги, ища, дикая и обезумевшая. Им ничем нельзя было помочь. Не было ничего,