А во-вторых, нам нужно срочно решать проблему с Николаем. А на это нужны деньги. Понимаешь, Рокко?

— Вот так всегда, — разочарованно произнёс Чеснок, — если сильно что-то хочется, никогда это не получаешь.

— Старина, мы с тобой говорили о Николае.

— Ну, говорили.

— Мы решили, что физическое устранение его ничего не решит?

— Ну, решили. И что дальше?

— А то, что револьвер не решит нашей проблемы. А цехин, который мы потратим на его покупку, может. А вот когда мы начнём серьёзный бизнес, я тебе обещаю, первым делом мы купим тебе твой чёртов наган.

— Не мой чёртов наган, — заметил Рокко, — а наш чёртов наган. И если этот сэкономленный цехин решит нам беду с Николаем, давай его сэкономим. Только мне не понятно, как цехин может решить Николая.

— А вот сейчас ты поймёшь, когда узнаешь, куда мы идём.

— А куда мы идём? — не терпелось всё выяснить Чесноку.

— Какой ты всё-таки нетерпеливый, — улыбнулся Буратино. — Ладно, скажу. Мы идём к нашему старому приятелю.

— К какому?

— К синьору Стакани.

— А-а, — уважительно сказал Рокко, и на этом разговор закончился, так как они дошли до околотка.

Буратино попросил своего приятеля подождать снаружи, а сам вошёл в здание и, вежливо поздоровавшись с дежурным полицейским, спросил:

— А у себя синьор околоточный?

— У себя, да только не принимает он, занят очень чем-то важным, — ответил тот.

— А чем же занят? — поинтересовался Пиноккио.

— Грустят-с.

— Ну что ж, тогда я буду кстати, — сказал Буратино и ловко юркнул мимо полицейского в кабинет околоточного.

Полицейский кинулся за ним и влетел в кабинет, оправдываясь:

— Я его не пускал, чисто угорь, чисто угорь. Прямо мимо рук юркнул, бестия.

— Уйди, осёл, — задумчиво и протяжно произнёс околоточный, непонятно к кому обращаясь, то ли к Пиноккио, то ли к подчинённому.

Полицейский испарился, очевидно, приняв эту просьбу на свой счёт, а Буратино закрыл дверь, подошёл к столу и сел в кресло для посетителей. Он огляделся вокруг, принюхался и понял, что околоточный уже слегка принял. Его предположение подтверждал обгрызенный кусок колбасы, лежавший на газете посреди стола.

— Ну? — спросил околоточный.

— Что? — не моргнув глазом, спросил в ответ Пиноккио.

— Это я спрашиваю «что», а ты мне отвечай, а не то… — синьор Стакани пригрозил пальцем, — сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул Буратино.

— Ну, и?.. — продолжал околоточный.

— Денёк сегодня прохладный.

— В каком смысле? — не понял Стакани.

— В смысле холода на улице. Целый день хожу, ботинки себе ищу. Нашёл одни приличные, и знаете, сколько стоят?

— Сколько?

— Шестьдесят один сольдо. Ужас, что за цены.

— Так, короче, — зажмурился Стакани. — Какие ещё, к дьяволу, ботинки?

— Ботинки стильные, но очень дорогие.

— Не пойму, к чему ты клонишь? — не понимал его благородие.

— Да к тому, что холодно, — пояснил Буратино.

— А-а, — понял Стакани и усмехнулся. — Да ты, братец, полный дурак, раз лезешь ко мне со своими ботинками и прочими климатическими условиями.

Произнеся это, полицейский залез под стол и извлёк оттуда полупустую бутылку бренди.

— А чего это вы с утра пораньше-то? — с укором поинтересовался пацан.

— Сопляк, — небрежно кинул околоточный и, запрокинув голову, вылил в себя добрую четверть бутылки. После чего спрятал остатки под стол и взял с газеты колбасу, но откусывать от неё не стал. Брезгливо повертел в руках, разглядывая, небрежно кинул обратно на газету и повторил: — Сопляк, что ты понимаешь в жизни?

— У вас проблемы? — поинтересовался Буратино.

— Проблемы? — околоточный улыбнулся. — Никаких проблем, разве что послезавтра меня выгонят с работы, да и домой мне возвращаться не рекомендуется под страхом смертной казни. Но это всё — так, — Стакани махнул рукой, — ерунда.

— Да, — посочувствовал Буратино, — положение у вас — не позавидуешь. А за что вас хотят выгнать с работы?

— За то, что дура-горничная разбила полицмейстеру Калабьери напольные часы.

— Не вижу связи между часами Калабьери и вашей карьерой, — заявил Пиноккио.

— Это у тебя от недостатка жизненного опыта, — сказал синьор Стакани. — Будь ты лет на тридцать постарше, ты бы всё понял.

— Ну разбила эта дура часы, а вы-то при чём? — недоумевал Пиноккио.

— А при том, что у меня на участке произошло очень крупное воровство и шансов раскрыть его у меня нету. Э-хе-хе, — вздохнул околоточный, и снова полез под стол.

— Подождите, не пейте, у меня есть мысль, — произнёс Буратино.

— Ну? — околоточный остановил полёт бутылки к устам на полпути и хмуро посмотрел на мальчишку.

— Когда вы говорили о крупной краже, вы имели в виду кражу кофе в порту?

— Ну да.

— Тогда вам не стоит беспокоиться. Мы найдём воров, — заверил Буратино.

— Да у нас, честно говоря, есть один подозреваемый. Некий Фальконе, и рано или поздно мы его найдём. Но это — тс-с! — его благородие поднёс палец к губам. — Информация для служебного пользования. Вся беда в том, что этот козёл Калабьери, этот негодяй Калабьери, это жирное вонючее животное дало мне на раскрытие дела всего четыре дня, и один уже прошёл.

— Этого достаточно. Тем более что я знаю, кто спёр кофе.

— Кто? — оживился Стакани и даже опустил бутылку.

— Цыгане, — сказал Буратино и улыбнулся.

— А-а, — разочарованно сказал полицейский и махнул рукой. — Ты всё о том же. Ты так говоришь, потому что тебе и твоим оболтусам они по шее накостыляли.

— Какая вам разница, накостыляли они мне по шее или нет. Ведь в вашем деле главное что?

— Чтобы мундир был по форме.

— А ещё?

— Чтобы отчётность была.

— Да нет же. Что ещё?

— Да не знаю я, отстань ты от меня.

— Главное, чтобы были неоспоримые улики.

— А-а, ты об этом. Это да. Улики нужны.

— Они будут, — пообещал Буратино. — Вам только остаётся арестовать цыган человек десять, да подержать за решёткой месяцок.

— Арестовать десять цыган? — спросил околоточный и засмеялся. — В своём ли ты уме, мальчик лупоглазый?

— А что