Помимо стратегических инвестиций, каковыми можно признать шаги по реализации нового Шелкового пути, геоэкономические контакты Китая с Пакистаном также проявляются там и тогда, где и когда Китай реагирует на довольно регулярно возникающие кризисные ситуации в Пакистане. Сравним финансовую поддержку Пекином Пакистана в 1996 и в 2008 годах. В 1996 году Китай предложил 500 миллионов долларов, тем самым удержав Пакистан от дефолта. Джавед Бурки, тогдашний министр финансов Пакистана, вспоминал, насколько простым был выбор: он прилетел в Пекин и попросил денег. Но это время прошло, сегодня «Китай уже не склонен выделять финансы без обязательств структурных реформ со стороны заемщика»[628]. В 2008 году Пакистан вновь оказался на грани дефолта. США и другие западные страны пытались пережить мировой финансовый кризис, Саудовская Аравия, еще один традиционный союзник Исламабада, отказалась от предложенных нефтяных концессий, так что Китай рассматривался как единственный возможный спаситель, не считая МВФ. Пресса утверждала, что «принятие пакета помощи от фонда будет воспринято как унижение для правительства Зардари» (которое на тот момент работало меньше года), но китайские официальные лица на сей раз не стали, что называется, раскрывать кошелек: Пекин предоставил Исламабаду всего 500 миллионов долларов, а за остальной суммой (для спасения требовалось 8 миллиардов) отправил к МВФ.

Третий вариант геоэкономических отношений Китая с интересующими нас странами, как правило, более характерен для контактов с Индией и состоит в откровенном ослаблении индийских политических позиций в территориальных спорах. В 2009 году Китай заблокировал выделение приблизительно 3 миллиардов долларов международной помощи Индии из-за напряженности вокруг Аруначал-Прадеша, района, в настоящее время управляемого Индией, но являющегося объектом притязаний Китая[629]. Этот эпизод не сулил ничего хорошего для Соединенных Штатов и других стран: усиливая свое присутствие в многосторонних организациях наподобие МВФ и развивая Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, Китай заставляет задаваться вопросом, не окажутся ли новые инициативы этих институтов «посягательствами» на базовые национальные интересы Пекина и не повлекут ли они за собой геоэкономические последствия?[630]

Имеются и признаки того, что сама Индия начинает применять геоэкономические методы в своей внешней политике. Отчасти таков стиль руководства премьер-министра Моди. С момента вступления в должность в мае 2014 года Моди неизменно ссылается на укрепление основ экономики Индии как на базу проецирования влияния и власти страны. «Я считаю, что сильная экономика является драйвером эффективной внешней политики», – заявил он в октябре 2014 года[631]. Впрочем, не исключено, что Моди только намеревается прибегнуть к геоэкономике в широком смысле этого термина (то есть в смысле укрепления внутренней экономики как условия проецирования силы) и не имеет в виду конкретные шаги по использованию экономических и финансовых инструментов на геополитической арене.

Или же все сложнее. Есть основания полагать, что «обострившийся» геоэкономический «нюх» Индии отчасти связан с применением Китаем методов геоэкономической дипломатии[632]. Судя по всему, Нью-Дели отчетливо осознает, что Индия конкурирует с Китаем за влияние на соседей. За исключением Пакистана, Индия в целом поддерживает стабильные связи с южноазиатским регионом. Но критики утверждают, что предыдущие левоцентристские правительства принимали ситуацию как должное и позволяли Китаю, который граничит с четырьмя соседями Индии, вклиниваться при малейшей возможности[633].

Похоже, при правительстве Моди положение меняется. Представляемая как модернизированная версия традиционной индийской политики «Смотри на Восток», новая программа «Act East» видится попыткой устранить всякий «региональный вакуум», оставленный предыдущими правительствами; местные СМИ уверяют, что эта политика направлена на укрепление «стратегических и экономических связей с Юго-Восточной Азией и, возможно, призвана ослабить влияние Китая в регионе»[634]. Моди обозначил целью «перезагрузку» отношений Индии с соседями, и эта объявленная «перезагрузка» ознаменовалась присутствием большинства лидеров Юго-Восточной Азии, включая пакистанского премьер-министра Наваза Шарифа, на церемонии принесения присяги индийским правительством; вдобавок Бутан, страна, которую активно «окучивает» Китай, был выбран первым адресом для официального визита индийского премьера[635].

В своих прямых двусторонних отношениях Индия и Китай могут рассматривать экономику как средство стабилизации отношений в период обострения геополитической конкуренции. «Моди прекрасно понимает, что Китай нуждается в обширном индийском рынке, тогда как Индии отчаянно требуются крупные китайские инвестиции для строительства объектов инфраструктуры, критически важных для экономического возрождения, – объясняет специалист по Индии Сарху Ниранджан. – Вопреки обмену язвительными комментариями и геополитическому соперничеству, торговля останется основой политики Индии в отношении Китая»[636]. Как минимум, деспотичная геоэкономическая тактика Китая остужает политический пыл Нью-Дели при принятии решений. Ожидалось, что Моди совершит свой первый визит в Токио, «но подобный выбор мог бы разозлить Китай», как отмечала индийская пресса[637].

Кроме того, ориентация Индии на улучшение экономических связей с Соединенными Штатами и их союзниками в регионе намекает на дальнейшее последовательное и конструктивное геоэкономическое поведение Нью-Дели, диктуемое в том числе опасениями по поводу политики Китая. «Премьер-министр оказался пионером торговой и экономической дипломатии. Будучи министром штата Гуджарат, он совершил несколько визитов в Китай, Японию и Южную Корею, налаживая личные связи с лидерами этих стран, например, с премьер-министром Японии Синдзо Абэ. Моди планирует распространить свой гуджаратский образец на Индию в целом. Он намерен использовать торговые маршруты для углубления отношений с крупными державами, которые важны для экономического возрождения и геополитического развития Индии»[638].