что сватать её за лорда Коллинза он не собирался. Наверное, присмотрел ей кого-то ещё, попроще, и теперь переживал, что она танцевала с другим мужчиной…

— Госпожа Лилиан, — вдруг позвал Джеймс, — позвольте задать немного странный вопрос…

Она кивнула.

— О чём вы мечтаете?

Лилиан опешила. Она ожидала любого вопроса, но почему-то не такого… Однако ответ у неё был готов.

— О свободе, — вздохнула она.

— Вам не хватает свободы?

— Отец считает, что я должна подчиняться ему…

— О, понимаю, — с ощутимой печалью в голосе сказал Джеймс. — Может, будь у меня молодая незамужняя дочь, я бы вёл себя подобным образом… Но всё же я считаю недопустимым контролировать каждый шаг своего ребёнка. То, что он вам не доверяет, очень огорчает.

— Огорчает? Вас? — изумилась она.

— Да, — пожал он плечами. — Вы ведь не заслуживаете такого отношения.

— Откуда вы знаете, чего я заслуживаю… — горько усмехнулась Лилиан.

— Чувствую. Вы отважная, вы можете постоять за себя, но в вас есть мягкость и чуткость… Что не мешает вам оставаться сильной, — добавил он, поймав её удивлённый взгляд. — И ваша тяга к свободе и независимости вполне понятна. Может, мне стоит поговорить с сиром Освальдом? Вдруг он поменяет своё отношение к вам, если…

— Нет, пожалуйста, не нужно! — встревожилась девушка. Если лорд Коллинз вступится за неё перед Оливером, тот разозлится ещё сильнее, и её жизнь станет только хуже. — Спасибо вам за заботу и понимание, но я справлюсь.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Джеймс.

Лилиан казалось, что тот танец длился несколько часов, и лишь потом она осознала, каким коротким он был. Песню она не слушала, помнила лишь отдельные слова и фразы, зато разговор с лордом Коллинзом въелся в её память навсегда. Уже в самом конце танца ей зачем-то пришло в голову спросить:

— А о чём мечтаете вы, милорд?

— О том же, о чём и вы, — не задумываясь, ответил Джеймс. — О, не удивляйтесь… До того, как взвалить на себя бремя правления, я и не представлял, что меня ждёт.

— Но ведь вы справляетесь… — неуверенно заметила она. Нужно было как-то приободрить его, но она понятия не имела, как именно. — И у вас ещё всё впереди. Уверена, при вас Нолд расцветёт и наберёт ещё больше сил.

Лорд Коллинз не ответил, и Лилиан показалось, что она чем-то обидела его. Может, он воспринял её слова как насмешку, издевку, как неумелый сарказм? Она опустила глаза, в растерянности пытаясь исправить ситуацию, но вдруг услышала его голос — спокойный и тихий:

— Я постараюсь сделать всё, чтобы оправдать ваши ожидания.

* * *

Целый год лорду Джеймсу все вокруг усиленно намекали, что ему нужно найти супругу — девушку из богатого, благородного дома, с громким титулом и прославленной фамилией, а ещё с большим приданным. И когда через год его терпение лопнуло, он быстро решил, кого сделает своей леди — вопреки всему.

В день, когда Лилиан Освальд сообщили, что лорд Коллинз желает её видеть, белая роза с серебристой пылью на лепестках всё ещё цвела.

Крепкая связь[30]

1395 год от Великого Затмения, февраль

Хельмут, немного потоптавшись у двери, чтобы подобрать слова и пару раз прокрутить в голове получившийся монолог, постучал и тут же, не дожидаясь приглашения, зашёл. Кристина будто не услышала стука: она подняла на него удивлённый взгляд, и ни дружелюбия, ни радости в нём не было. Хельмут закатил глаза — казалось бы, они давно уже всё решили между собой и оба пообещали Генриху больше не ссориться, но… то он срывался и огрызался, то Кристина начинала шипеть, как змея, и их хрупкий мир постоянно оказывался под угрозой.

Вот и сейчас она, кажется, была готова вскочить из-за стола и либо опрокинуть этот самый стол на Хельмута, либо с кулаками выгнать его прочь. Это, конечно, адски злило его, но в то же время и умиляло: Кристина и Генрих были женаты почти три луны, но она никак не могла привыкнуть, что даже после свадебных клятв муж принадлежит не ей одной. Собственница, что тут сказать…

Генрих, кстати, Хельмуту улыбнулся, и он невольно улыбнулся ему в ответ, на мгновение забыв о том, что Кристина вот-вот сорвётся с цепи и бросится его душить за то, что посмел ворваться в её с мужем личное пространство.

Однако она осталась сидеть, даже полулежать в не очень удобном для такой позы дубовом кресле. Яростный блеск в глазах сменился на усталость, и тогда Хельмут вспомнил об ещё одной причине, по которой Кристина не хотела видеть никого постороннего.

Она была беременна.

Это до сих пор не укладывалось в голове, хотя Хельмут узнал об этом пару седмиц назад и уже мог бы привыкнуть… Но привыкнуть так и не получалось — это напоминало ему первые дни после войны, когда ему было как-то дико видеть Кристину в платье после того, как он долгие месяцы видел её лишь в рубашке и штанах или в доспехах.

И теперь из-за беременности она не захотела буйствовать и с криками и кулаками выгонять Хельмута прочь. Просто устала, ибо нехорошо себя чувствовала.

В глубине души барон Штольц даже пожалел свою горе-подругу.

Однако сейчас он пришёл вовсе не к ней. Да и Кристина тоже быстро переключила своё внимание на какой-то пергамент — указ или письмо.

— Милорд, ваша милость. — Хельмут, конечно, не вполне серьёзно обратился к другу таким образом. Видит Бог, они не на светском приёме, чтобы звать друг друга по титулу. Генрих, подойдя к столу, подвинул подсвечник ближе к Кристине и кивнул, готовый слушать дальше. — Думаю, я уже завтра-послезавтра поеду в Даррендорф… надеюсь к именинам Софии успеть, и… мне бы на дорогу…

— Опять? — вдруг подала голос Кристина, чего Хельмут никак не ожидал.

— Да мне сотни хватит! — сказал он растерянным голосом — молчание Генриха его встревожило. — Я потом всё верну, ты же знаешь.

Раньше друг ему никогда не отказывал и давал в долг столько, сколько было нужно, но теперь такому порядку вещей легко могла помешать Кристина. Она и так позволила Хельмуту пожить в своём замке до его свадьбы, есть с её стола, ездить на охоту в её леса… и поэтому теперь была против, чтобы Генрих одалживал ему деньги. Как в Эори, так и в Айсбурге казна, видит бог, не была бесконечной, и Хельмут это прекрасно понимал. Но пока у него не было возможности вернуть долги.

Генрих, тоже явно порядком уставший от всего этого, закатил глаза.

— Где Дикон?

— Они с