лечения не применяют никаких средневековых пыток, не беспокойтесь. С отцовского позволения доктор использует гипноз и даёт мне мягкие современные препараты. После сеансов я мало что помню, но он говорит, что дела идут хорошо. В основном потому, что я сама заинтересована в том, чтобы излечиться.

Лиза полагала, что Эскис знал это и без неё. Не была лишь до конца уверена, для чего он пришёл сегодня. Взглянуть в глаза убийце своей невесты? Убедиться в том, что она сломлена? Или что более не представляет для общества угрозы? По Алексею сказать было нельзя. Однако же он улыбался ей, не пытался отшатнуться, когда их рукава чуть соприкасались, и глядел без открытой неприязни. Скорее, растерянно и печально. Но было в нём что-то ещё. Нечто такое, что Лиза понять не могла.

Им навстречу попалась другая гуляющая пара: сестра милосердия и пожилой старичок с пышными бакенбардами. Он опирался на трость одной рукой, а другой держался за локоть своей сопровождающей. Старичок дребезжащим голосом рассказывал ей о событиях последней Русско-турецкой войны, при этом голова его тряслась, как на ниточке. Сестра милосердия терпеливо слушала, а когда они приблизились к Лизе и Алексею, то вежливо поприветствовала их.

Эскис и Бельская посторонились, чтобы пропустить эту пару. После чего они пошли дальше, всё более углубляясь в парк.

– Алексей Константинович, можно я задам вам один вопрос? – осторожно начала Лиза. – Я уверена, что вы сможете мне на него ответить.

– Извольте, – Алексей с интересом посмотрел на неё.

– Вы, случайно, не знаете, как сложилась судьба Филиппа Карловича? – вкрадчиво осведомилась девушка, а затем торопливо уточнила: – Его ведь несправедливо обвинили из-за меня. Ему грозила смертная казнь.

– Не беспокойтесь о нём. – Эскис слегка понизил голос. – Его выпустили довольно быстро. Выяснилось, что он состоял в близких отношениях не только с Натальей Францевной, но и с ещё одной девушкой. И та, другая, ужасно ревновала, поэтому той ночью, когда возвратилась Наталья, она побежала к нему и пробыла в его спальне до утра, а ушла за час до обхода. И своим возвращением в дортуар разбудила двоих подруг. В это время Наталья Францевна уже была мертва. Разумеется, вашего учителя словесности уволили с позором и без рекомендаций. Уж в этом вашей вины нет.

Лиза медленно кивнула.

– А я так за него переживала, – призналась девушка. Она вдруг повернулась к Алексею и задала внезапный риторический вопрос, который мучил её саму уже довольно долгое время: – Удивительно, как те, кто вовсе не заслуживает нашей жалости, с лёгкостью вызывают её, не так ли?

Эскис досадливо нахмурился.

– Елизавета Фёдоровна, не нужно, – он протестующе покачал головой, но договорить ему Лиза не дала.

– Вам ведь помогал кто-то во время расследования? – она сменила тему. – Иначе откуда вы всё могли узнавать. Вы получили доступ к результатам всех экспертиз. Выяснили, что мой отец как-то связан с этим делом, раз он повлиял на его ход через третьи руки. Ко мне в Селивановское вы прибыли раньше полиции. Про Филиппа Карловича все подробности знаете, да и не только про него. – Бельская прищурилась. – Это Иван Васильевич, верно?

Во взгляде Алексея промелькнуло одобрение.

– Шаврин – старый приятель моего покойного отца, – после краткого размышления признался он. – Мой почтенный родитель в юности выплатил за Ивана Васильевича крупный карточный долг, который чуть его не погубил. С тех пор Шаврин больше не играл, а с моим отцом подружился, поэтому и мне помог, когда возникла такая необходимость. Более того, он пришёл к выводу, что небольшое наблюдение со стороны гражданского лица пойдёт делу на пользу.

– Передавайте ему от меня привет в таком случае. Он хороший человек. – Лиза робко улыбнулась. – Скажите, Алексей Константинович, раз уж вы столь осведомлены, быть может, знаете, как поживает моя дорогая Анна Степановна?

– Ваша классная дама? – уточнил Эскис, будто не ожидал, что Лиза спросит именно о ней.

– Да, – Бельская смущённо замялась. – Видите ли, я писала Анне Степановне, но письмо ко мне вернулось. Не исключаю, что она просто не желает иметь со мной ничего общего после всего, что я сделала.

– Я слышал от Шаврина, что ваша Свиридова уволилась из Смольного и уехала преподавать в какой-то небольшой частный институт на юге страны, но подробности мне, увы, неизвестны. – Эскис свёл вместе брови. – Я думал, она вас навестила перед отъездом.

Лиза с грустью улыбнулась и пожала плечами, чтобы придать своему жалкому облику хоть какую-то уверенность.

– Зачем бы ей это? Никому не хочется нести подобное бремя, Алексей Константинович, поэтому я никого не виню. И очень вашему приезду удивилась. – Чтобы чем-то занять себя, Бельская принялась поправлять съехавший назад платок. А потом вдруг призналась: – Папенька вот у меня ни разу не был. И я нисколько на него не в обиде.

Эскис шаркнул ногой о гравий, на секунду сбив шаг. Будто от неожиданности едва не споткнулся на ровном месте.

– Отец вас не навещает? – В голосе Алексея Лиза уловила нотки возмущения.

– Не волнуйтесь, всё хорошо, – торопливо заверила девушка и снова попыталась беззаботно улыбнуться. – Он полностью оплачивает для меня отдельную палату и всё лечение. А раз в месяц ко мне приезжают Глафира и Григорий из нашего имения. Глаша – это наша горничная. Она всегда привозит мне всё, о чём я прошу. А ещё всякие вкусности из дома, которые для меня собирает наша Наденька. Так что я ни в чём не нуждаюсь, будьте спокойны.

– Но как же ваш отец?

– Он меня сопроводил сюда, перепоручил моему доктору и отбыл. – Девушка потупила взор, сделала вид, что перешагивает лужицу, но на деле просто не хотела смотреть в глаза Алексею. – Папенька очень переживает. Он не столь чёрствый человек, как вам могло показаться. Просто у него хватает собственных печалей.

– Каких же, хотел бы я знать? – По тону ей почудилось, что Эскис сердится. – Не вынес необходимости заботиться о вас?

Лиза резко вскинула голову и с жаром заговорила:

– Это не просто забота, – она развела руками, чтобы напомнить, где именно они находятся. – У него душевнобольная дочь. Такое не каждый вынесет. Не морщитесь, Алексей Константинович. Если вдуматься, вы были обязаны меня возненавидеть. Желать мне смерти, в конце концов. – Девушка почувствовала, как от волнения всё внутри дрожит. – Отец трудился многие годы, а из-за меня ему пришлось оставить службу и отказаться от всех привилегий и должностей. Глаша сказала, он теперь из имения не выезжает. Да и из кабинета не выходит почти. Там спит и ест. И разве я могу его упрекать?

– Елизавета Фёдоровна, простите мою прямоту, но тут