от города, целыми днями почти пустовал, зато в самом городе от рассвета до заката царили веселье и пьяный разгул. В этих повседневных оргиях участвовали и женщины – одни поневоле, другие добровольно. Терамен с виноватым видом докладывал Сальвию, что многие из этих женщин были насильно захвачены в Цене, но есть среди них беглые рабыни или просто распутные девицы из свободного сословия.

– День ото дня их становится все больше, – добавил он.

– Ну нет! – воскликнул Сальвий. – Так дальше не пойдет!

На созванном им военном совете латинянин потребовал от командиров, чтобы они лучше следили за соблюдением дисциплины среди подчиненных им воинов. Особо злостных анархистов он приказал отсылать прямо к нему.

– Пусть знают все, что я не потерплю разнузданности в своем войске. Те, кому не нравится дисциплина, пусть убираются на все четыре стороны. Отныне всякий, кто не выполнит приказ или ослушается своего командира, будет подвергнут наказанию палками и навсегда изгнан из армии. Не для того я клялся страшной клятвой перед источниками божественных Паликов, чтобы потом стать во главе бабников и пьяниц, которые будут уничтожены в первом же серьезном бою.

Когда на следующий день Сальвий построил войско на равнине неподалеку от Цены, чтобы произвести смотр, из рядов повстанцев послышались крики, призывавшие его вести их на соседнюю Аллару. Крики эти вскоре были поддержаны всеми воинами и многими командирами, хорошо знавшими, что этот город, находившийся на полпути между Гераклеей и Триокалой, имеет старые непрочные стены и представляет собой легкую добычу.

Однако Сальвий быстро охладил их пыл, заявив, что он не намерен растрачивать время и силы на пустяки.

– Я вижу, вы уже вошли во вкус после того, как вдоволь насладились городской роскошью. Но это никуда не годится. Сам Ганнибал убедился, к чему приводит пребывание в городах, когда он оставил свое войско на зимовку в Капуе. После этого его солдат сразу как будто подменили. Весной победители римлян при Каннах, изнеженные и расслабленные, выступили в поход в обнимку с девками, забыли о дисциплине, растеряли былую доблесть и стали терпеть поражение за поражением. Вы этого хотите? Не успели вооружиться дрекольем – и давай гулять и бражничать? Нет уж! Спать, пить, пировать с девками, ходить в бани и бездельничать – это значит с самого начала все загубить. Не стоило тогда и браться за оружие! Если вы хотите сражаться и побеждать римлян, думайте только о том, как лучше вооружиться, как укрепить свои тела в воинских упражнениях. Ищите железо и медь для изготовления мечей и саррис! Плетите щиты из виноградных лоз, покрывая их шкурами животных! Учитесь метать дротики и пользоваться пращой! Не пристало доблестным воинам заниматься любовью с девками в походных палатках и тащить в лагерь всякое барахло, без которого не могут обойтись избалованные роскошью женщины или похожие на них городские щеголи! – ворчливо, по-стариковски, увещевал он притихших солдат, проезжая перед строем.

Вечером он вновь собрал командиров и объявил о походе на восток, к Терейским горам.

– О цели похода я пока умолчу из соображений военной тайны, – начал он. – До поры до времени никто не узнает о моем замысле, иначе половина обола81 ему цена. И вот что еще я хочу сказать. Римский претор, по последним сведениям, находится в Тавромении, собирая против нас войско. Говорят, к нему через пролив переправляются италийцы из Бруттия и Лукании. Сицилийцы уже показали себя в бою. Они не хотят сражаться с нами, рискуя жизнью за чужие интересы. Мне думается, что бруттийцы и луканцы, хотя они слывут храбрыми воинами, будут сражаться не лучше, чем сицилийцы. А чтобы они еще больше думали о собственной безопасности, я решил объявить во всеуслышание, что мои воины не будут убивать никого из сицилийцев и италийцев, если те бросят оружие. Мы воюем не с ними, а с римлянами. Пусть каждый из вас доведет до сведения воинов мой приказ, а они, в свою очередь, пусть разглашают об этом во время похода.

Потом стало известно, что Сальвий понадеялся на моргантинских заговорщиков, которых он вместе с Варием и Тераменом посетил еще до собрания в роще Паликов. Когда слух об успехе восставших под Гераклеей дошел до Моргантины, они прислали к Сальвию своего человека, который поклялся, что его товарищи откроют ворота, как только восставшие подступят к городу.

Сальвий несколько раз бывал в Моргантине, стоявшей на горе и представлявшей сильную крепость. Овладев Моргантиной, он мог угрожать даже Сиракузам. Латинянин без колебаний принял решение воспользоваться приглашением моргантинских заговорщиков. При этом он хотел появиться перед городом неожиданно и начать его осаду в обстановке, когда жители будут охвачены паникой.

Десятитысячная армия восставших, совершив пять дневных переходов, остановилась лагерем на одном из перевалов Терейских гор у небольшого города под названием Эрика. Распространился слух, что «старик» решил обосноваться именно здесь, взяв этот городок приступом. Сальвий в течение двух дней, пока воины отдыхали, расположившись лагерем на берегу обмелевшей речки, не опровергал и не поддерживал этот слух. Но восставших не привлекали теснота и безлюдье этой горной местности. Они выражали свое недовольство, считая, что в Сицилии много богатых и хорошо укрепленных городов в густонаселенных областях.

Сальвий положил конец возникшему ропоту, приказав утром третьего дня сниматься с лагеря. На этот раз он открыто объявил, что ведет войско к Моргантине. Вечером того же дня восставшие, пройдя трудной горной дорогой не менее двенадцати римских миль, достигли окрестностей этого города.

Моргантина была расположена на перекрестке дорог, соединявших Сиракузы с крупными городами восточной и центральной Сицилии. Город был опоясан высокими и крепкими стенами. По преданию, он был основан племенем моргетов, обитавшим раньше в Бруттии. Моргеты переправились через пролив на сицилийский берег и, двинувшись на юг, в глубину острова, облюбовали для своего поселения это возвышенное место, дав ему свое имя. Считалось, что Моргантина была древнее Сиракуз, а греческие колонисты, положившие начало ее городской цивилизации, захватили ее спустя двадцать лет после того, как был основан Агригент. С течением времени город достиг определенного процветания, пока его не разрушили восставшие сикулы под предводительством Дукетия. После этого он целых сто лет находился в запустении и начал возрождаться только при Тимолеонте82. Современные археологические раскопки показали, что в то время Моргантина имела стены протяженностью более тридцати трех стадиев. В период правления Агафокла и Гиерона Старшего моргантинцы построили много публичных зданий, включая театр, пританей, гимнасий, а чуть позднее – общественные бани. Во время Второй Пунической войны Моргантина, по примеру Сиракуз, заключила союз с карфагенянами. За это по окончании войны римляне подвергли город суровой каре, отдав его под власть испанского наемника Мерика, благодаря предательству которого Марцелл овладел Сиракузами. Треть земель моргантинцев по указу римского сената получил испанец Беллиген в награду за то, что уговорил Мерика перейти на сторону римлян. Управляемый жадным и подлым временщиком город быстро пришел в упадок. Только после его смерти Моргантина получила возможность немного благоустроиться, но за тридцать лет до описываемых событий ее снова постигло несчастье: она была захвачена восставшими рабами, превратившими ее в свой важный опорный пункт. Осажденные римлянами, повстанцы отчаянно защищались. Консулу Луцию Кальпурнию Пизону Фруги удалось взять город лишь благодаря предательству.

Опустошенная жестокой войной Моргантина с трудом возвращалась к жизни. Свободных жителей в городе оставалось немного, но они весьма быстро обзаводились рабами. Ко времени описываемых событий в среднем на каждого свободного гражданина Моргантины приходилось пять рабов.

Если бы несвободная часть населения города поддержала восставших, участь его была бы решена. Но объятый страхом проагор Моргантины с общего согласия не менее перепуганных граждан опубликовал декрет о том, что те из рабов, которые добровольно вступят в ополчение и отстоят город, получат свободу. В это же время подступившие к городским стенам повстанцы громкими гриками призывали своих собратьев по рабству стать товарищами по оружию в совместной борьбе против угнетателей. Однако на эти призывы никто