«Один придворный, человек около тридцати пяти лет, пришел комне просить одну из самых хорошеньких девочек, которую только можно было найти.Он не предупредил меня о своей страсти, и для того, чтобы его удовлетворить, ядала ему молодую работницу из магазина мод, которая никогда не принималаучастия в увеселениях и которая была, бесспорно, одним из самых прекрасныхсозданий, которое можно было найти. Я свожу их и, любопытствуя узнать, чтопроизойдет, весьма быстро располагаюсь у моей дырки. «Где это чертовка мадамДюкло? – так он начал говорить. – Подобрала такую гадкую девку, каквы? Наверное, и грязи!.. Вы приставали к каким-нибудь караульным солдатам,когда за вами пришли.»

Юное существо, стыдясь и не будучи ни о чем предупрежденной,не знала, как себя держать.

«Ну же! Раздевайтесь скорее, – продолжалволокита, – как вы неуклюжи!.. Я за всю мою жизнь не видел шлюхи болееуродливой и более глупой… Ну же! Давайте же, мы сегодня кончим?.. А? Стало бытьэто тело, которое мне так хвалили? Какие груди… Их можно было бы принять завымя старой коровы!» И он грубо пощупал.» – «А этот живот! Какой онсморщенный!.. Вы, наверное, произвели двадцать детей?» – «Ни одного, месье,уверяю вас,» – «О да, ни одного: вот так они все говорят, эти девки; ихпослушать, так они навеки девственницы… Ну же, повернитесь! Мерзкий зад… Какиевялые и отвратительные ягодицы… Это, вероятно, при помощи пинков вам соорудилитакую задницу!» Заметьте, пожалуйста, господа, что это была самая красиваязадница, которую можно было увидеть!

В это время юная девочка стала дрожать; я различала биениеее маленького сердца и видела, как красивые глаза покрывались какой-то тенью.Чем больше она казалась растерянной, тем больше проклятый негодяй ее унижал.Невозможно вам сказать все глупости, которые он к ней обращал; такое неосмелишься сказать самой подлой и самой бесчестной девке! Наконец ее стошнило,полились слезы; в это время развратник, который мастурбиронал себя изо всехсил, выдал ей букет самых сильных из своих литаний. Невозможно передать ваммерзости, которые он ей сказал: о коже, росте, чертах лица, о смрадном запахе,который, как он уверял, она испускала, о ее умении себя держать, о ее уме;одним словом, он делал все, чтобы привести в отчаяние ее гордость; Он кончилперед ней, изрыгая такие ужасные вещи, которые не осмелился произнести иносильщик. За этой сценой последовало нечто очень забавное, послужившеепроповедью для этой юной девушки; она поклялась, что не подвергнется болееникогда в жизни подобному приключению, и как я узнала, провела остаток своихдней в монастыре. Я сказала об этом молодому человеку; его это чрезвычайнопозабавило и он попросил меня в будущем устроить новое обращение…

Другой клиент, – продолжала Дюкло, – приказывалмне искать ему девушек, крайне чувствительных, тех, которым плохой поворотсобытий мог причинить боль. Найти такую стоило мне большого труда: его былотрудно обмануть. Наш гость был знатоком с тех времен, как он стал играть в этуигру; с первого взгляда он видел, был ли наотмашь удар, который он наносил.Поэтому я никогда его не обманывала и всегда предоставляла ему юных девушек,находившихся в том расположении духа, какое он желал. Однажды я показала емудевушку, которая ждала из Дижона известий об одном молодом человеке; она егобоготворила и звала Валькур. Я их знакомлю. «Откуда вы, сударыня? –спрашивает у нее наш развратник.» – «Из Дижона, сударь.» – «Из Дижона? Ах! Чертвозьми, вот письмо, которое я только что оттуда получил; в нем мне сообщилиизвестие, которое меня опечалило.» – «Что же случилось? – спрашивает синтересом юная девушка. – Я знаю весь город и эта новость, может быть, мнеинтересна.» – «О, нет, – говорит наш гость, – она касается толькоменя; это известие о смерти одного молодого человека, к которому я проявлялсамый живой интерес. Он только что женился на девушке, которую мой брат,живущий в Дижоне, доставил ему и в которую он был очень влюблен; на следующийдень после свадьбы он внезапно умер.» – «Его имя, месье, прошу вас?» – «Егозвали Валькур; он был из Парижа, жил на такой-то улице, в таком-то доме… Ох,вы, конечно, не знаете.»

А в это время молодая девушка падает навзничь и теряетсознание. «Ах, черт! – говорит наш развратник в восторге, расстегиваяштаны и качая себе над ней. – Ах! Правый Боже! Такую-то я и хотел! Ну же,ягодицы, ягодицы, мне нужны только ягодицы, чтобы кончить.» И, перевернув ее изадрав платье неподвижно лежащей девушке, он дает по ее заднице семь или восемьзалпом семени и исчезает, не заботясь ни о последствиях того, что он сказал, нио том, что станет с несчастной.

«Она подохла? – спросил Кюрваль, которого уже ломало впояснице.» – «Нет, – сказала Дюкло, – но с ней после этого случиласьболезнь, которая продлилась больше шести недель.» – «О! Славное дело, –сказал Герцог. – Но было бы лучше, если бы ваш человек выбрал время еемесячных, чтобы сообщить ей это известие.» – «Да, – сказал Кюрваль, –скажите лучше, Герцог, у вас стоит? Я вас отлично знаю: вы хотели бы, чтобы онаумерла на месте.» – «И хорошо, в добрый час! – сказал Герцог. – Развы хотите, чтобы было так, я с этим согласен; что касается меня, то я не будусебя укорять смертью какой-то девчонки.» – «Дюрсе, – сказалЕпископ, – если ты не пошлешь кончить этих бездельников, сегодня вечеромбудет возня.» – «Черт побери, – сказал Кюрваль Епископу, – вы боитесьза свое стадо! Двумя или тремя больше или меньше, что от этого случится?Пойдемте, Герцог, в будуар и возьмем компанию, потому что эти господа не хотят,чтобы их сегодня вечером соблазняли.»

Сказано – сделано; два наших развратника велели следовать засобой Зельмир, Огюстин, Софи, Коломб, Купидону, Нарциссу, Зеламиру и Адонису всопровождении «Бриз-Кюль», «Банд-О-Съель», Терезы, Фаншон, Констанс и Юлии.Через минуту стали слышны два или три женских крика и рев наших злодеев,которые вместе отрыгали свое семя. Огюстин вернулась, держа платок у носа, изкоторого шла кровь, а Аделаида с платком у груди. Что касается Юлии, всегдадостаточно развратной и ловкой, чтобы вывернуться из переделок, она смеялась,как помешанная и говорила, что без нее они бы никогда не кончили.

Труппа вернулась; у Зеламира и Адониса ягодицы еще былиполны семени. После этого герои заверили своих друзей в том, что вели себя совсевозможным приличием и стыдливостью, с тем, чтобы не заслужить ни одногоупрека, и что теперь, совершенно спокойные, они в состоянии слушать. Дюкло быловелено продолжать, что она и сделала:

«Мне досадно, – сказала эта красивая девушка, –что господин Кюрваль так поспешил облегчить свои нужды, потому что у меня былидве истории о беременных женщинах; рассказ о них мог доставить емуудовольствие. Я знаю его пристрастие к такого рода женщинам и убеждена, чтоесли бы у него осталось хоть какое-нибудь желание, то эти две сказки его быразвлекли.»

«Рассказывай, рассказывай, не прерывайся, – сказалКюрваль, – разве ты не знаешь, что семя никогда не влияло на мои чувства;мгновение, когда я больше всего люблю зло – это мгновение, когда я его делаю!»