Гермес теперь слегка поклевывает юбки Лотти. Дора хочет отогнать птицу, но, к ее изумлению, Лотти не позволяет.

– Не надо, – говорит она, икая. – Оставь его.

Дора недоумевает. Лотти хватает ее за руку. Надо же, ловит себя на мысли Дора, служанка впервые в жизни до нее дотрагивается. Она достает из кармана носовой платок и передает его Лотти. Служанка после некоторых колебаний берет его и громко высмаркивается в тряпицу.

– Я сегодня сама не своя, – говорит она после паузы. – Налетела на стол. Сшибла тарелки. – Она прикладывает платок к губе. – Платок окрашивается кроваво-красным. – Знаете, он раньше никогда так себя не вел. Когда-то он был моим любимым клиентом. Задолго до вас.

Дора глядит на нее, понимая, как мучительно для Лотти говорить об этом.

– А почему вы вообще стали с ним жить?

Лотти долго не отвечает. Слышно, как дышит огонь в печке, как чиркают сорочьи когти по каменным плитам. Наконец служанка пожимает плечами и складывает носовой платок в крошечный квадратик.

– Он предложил мне крышу над головой, безопасность. Деньги. Женщины вроде меня… Это разве жизнь, мисси. Я бы никому такой жизни не пожелала. Но выбор у меня был небольшой.

Дора кусает губу. Есть масса вопросов, которые она хочет задать, но теперь, когда слезы на щеках Лотти высохли, та не станет раскрывать ей свои карты – и как бы она ее ни расспрашивала, разговорить ее не удастся.

– Извините, Лотти, – вместо этого говорит Дора.

Та косится на нее.

– Это еще за что?

– Я во всем виновата.

– Не говорите ерунды. Он виноват в том, что распускает кулаки.

– Да, но…

– Лучше помогите мне встать.

Вот ведь упрямица. Лотти меняет позу. Звякают обломки тарелок. Дора подает служанке руку. Пальцы Лотти вцепляются в ее кисть, и Доре приходится обхватить Лотти за талию, чтобы та смогла подняться на ноги. Стоящий на полу Гермес склоняет голову.

– Вам надо лечь в постель, – твердо говорит Дора. – А я приведу лекаря.

Лотти сбрасывает руку Доры с талии. Теперь она избегает ее взгляда.

– Я не больна. Мне не нужен лекарь.

– Прошу вас, дайте я хоть кого-нибудь приведу, – настаивает Дора. – Или позвольте мне с вами остаться. Я тут все закончу за вас…

Служанка презрительно хмыкает и говорит грубовато:

– Да вы хоть стряпать-то умеете?

– А вы? – так же грубовато парирует Дора, словно оправдываясь, но тут же сожалеет о вырвавшихся словах; она дотрагивается кончиком языка до нёба. – Я хотя бы помогу, – добавляет она примирительно. – А то ваш глаз…

Но Лотти отворачивается, ковыляет к печке, где стоит кипящий котелок.

– Я в порядке, мисси. Мне не нужна помощь.

Похоже, спорить с ней бесполезно. Бросив напоследок обеспокоенный взгляд на Лотти, Дора зовет Гермеса и собирается уйти. Но, когда она уже стоит в дверях, Лотти окликает ее.

– Да?

– На обед будет суп из цесарки. И тушеная картошка. И творожный сыр на десерт.

Она проговаривает эти слова поспешно, но без уничижения, и Дора догадывается: так служанка пытается выразить ей свою благодарность.

– О, но меня не будет за обедом.

Лотти замирает на миг.

– Опять уходите?

Дора сразу понимает смысл непроизнесенных слов.

– Но я могу остаться, если хотите.

И она останется, если Лотти попросит. Но та отрицательно мотает головой.

– Вам тут нечего делать. Держитесь-ка лучше в стороне. – И она начинает помешивать деревянной ложкой суп в котелке. А потом добавляет: – И куда вы идете на этот раз?

– Сегодня вечером я обедаю с лордом и леди Гамильтон. И не знаю, когда вернусь. Но все равно спасибо вам.

– Лорд и леди? Ишь ты, в каких высоких кругах вы теперь вращаетесь! Ладно, не важно! – добавляет она поспешно. – Зря время там не потратите, я уверена.

Дора смущенно смотрит на нее. Лицо Лотти опухло от слез, и даже на таком расстоянии ее подбитый глаз выглядит устрашающе. Многие годы Дора испытывала к этой женщине одну лишь неприязнь. Из-за того, что Иезекия всегда оказывал ей предпочтение перед родной племянницей и что позволял ей говорить с Дорой свысока, а та всегда небрежно прибиралась в магазине и вообще не заглядывала к ней на чердак. Но теперь что-то изменилось в ее отношении к Лотти…

– С вами все будет хорошо? – тихо спрашивает Дора.

Рука с деревянной ложкой на миг замирает.

– Вы лучше идите, мисси, – наконец произносит она. – У нас с вами нет времени на обмен любезностями, верно?

Перед застольем сэр Уильям пригласил гостей осмотреть свою обширную коллекцию древностей, выставленную в специально предназначенной для этого комнате. Дора – которая, к великому облегчению Эдварда, все же соблаговолила приехать – не перебросилась с ним ни словом, позволив леди Гамильтон целиком завладеть своим вниманием, лишь бы не оказаться рядом с Эдвардом. И тот, разочарованный, довольствуется возможностью наблюдать за ней издали, замечая, как она проводит пальцем по изгибам мраморной статуи Афины, и не осознавая, насколько очарован – не красотой Афины, но красотой Доры. Он даже забывает ответить на заданный сэром Уильямом вопрос! Корнелиус довольно бесцеремонно встает между ними и сухо замечает, что сэру Уильяму повезло завладеть этой статуей до французов, после чего небольшая компания живо обсуждает сию тему в беседе за камбалой, тушенной в белом вине.

– Он носится с этой глупейшей идеей, – говорит дипломат, – будто воровство – это вовсе не воровство, а лишь приобретение военных трофеев. Более того, он полагает, будто Франция – наилучшее в мире место для вещей, которые он ворует. Но Наполеон даже не догадывается ни об их истинной стоимости, ни о том, что они значат для народов, у которых он их украл. У него нет ни осознания ценности, ни понимания искусства. Это для него всего лишь игрушки. Безделушки.

И он ударяет кулаком по столу. Столовое серебро звякает о фарфор. Леди Гамильтон – прекрасное видение в темно-синем одеянии – неодобрительно поджимает губы.

– Для него это игра, а мы – его пешки, – продолжает Гамильтон, – увлеченный темой разговора. – Какие картины он забрал! Говорят, уже потребовал полотна Рафаэля, Корреджо, Тициана, да Винчи… это же непростительно!

– То есть это правда, – произносит Эдвард, – что сегодня французские официальные лица могут войти в любое здание Европы – общественное, частное или религиозное – и конфисковать любые художественные произведения?

Лицо сэра Уильяма искажается гримасой.

– К сожалению, да. У меня есть заслуживающие доверия сведения о том, что они захватили триста артефактов из частной коллекции одного кардинала.