задумчиво изучающего погнутый амулет и охотничий нож. Дом, чистенькая квартира казались такими же далекими, как планета Юггот. «Может, взять с собой штык, наведаться на Мосфильмовскую и кастрировать Кешу? Нет, бабушка, ты права. Слишком много чести».

– Приезжайте к нам в Москву, – сказала Галя, затягиваясь табачным дымом.

– Да ну ее, – ответил Заяц. – Кроме Мавзолея, и смотреть не на что. Я лучше в Ленинград.

– А что там?

– Там Старые Боги, – проговорил Заяц. Ночь прибавила ему лет, преждевременно состарила. – А у Старых Богов – старые задницы, которые надо надрать.

Церцвадзе хмыкнул и похлопал Зайца по плечу.

– И для земснаряда работенка найдется.

Галя опустила голову на плечо Глеба, курила и наблюдала, как солнце всходит над утесами.

– Знаешь, что, – сказала она. – Я думаю, это Енин выстрелил в Золотарева и позволил мне прыгнуть с платформы.

– Капитан? – удивился Глеб. – Но он же был юером.

– Может, есть в нас что-то сильнее дьявольских чар? Как думаешь, герой?

Глеб поцеловал ее в висок и посмотрел вдаль. Возможно, он видел там мальчика, погибшего много лет назад.

«Кто знает, – подумала Галя, – что мы видим, когда смерть приближается и когда отступает?»

– Пора собираться, – сказал Кандыба.

– Не поминай лихом, Вася, – бросил в сторону реки Церцвадзе.

Глеб взял Галину руку, и они двинулись за толпой. Длинная вереница измученных людей направилась в лес, оставляя за собой мертвый поселок и могилу Гидры. Кто-то предложил Гале спеть. Она улыбнулась и исполнила «Весеннюю песенку», подражая Нине Дорде.

– Весна рукою властной стучится у крыльца, весной открыты настежь окна и сердца…

Позади Ахерон пел что-то таинственное и древнее, что-то свое.

Эпилог

– Там к-какие-то люди внизу. – Пожилой мужчина в сером костюме и синем галстуке прижался к иллюминатору.

– Где, Вячеслав Михайлович? – вытянул шею охранник.

– Там… неважно…

Процессия скрылась за сопками. Вертолет снижался. Свергались с порогов воды Ахерона. Мужчина левой рукой помассировал правую, одетую в замшевую перчатку руку.

На площадке ожидало голубое «Рено», доставленное в Яму пароходом. Водитель встал по стойке смирно. Высокий гость спустился по трапу в сопровождении двух охранников.

– Товарищ Молотов, с прибытием. Хотите осмотреть поселок? Имеется первоклассный гастроном…

– Я… не хожу по… гастрономам, – холодно, с паузами заикающегося человека ответил Молотов. – Давайте… быстрее.

Водитель открыл перед гостем дверцы. «Железная жопа», «главный партийный канцелярист», «тонкошеий вождь» из стихотворения Мандельштама забрался в салон. К нему присоединилась охрана, и автомобиль тронулся по бездорожью.

Молотов смотрел в окно на проплывающие гольцы. Хотелось домой, к Полине. Хотелось вина, только не цоликаури, чей вкус, казалось, до сих пор не смылся с языка после приема у Сталина. Хванчкара или цинандали… и сырой мороженой нельмы с чесноком. Или налима. Но тогда не вина, а водочки. Как говорит Иосиф Виссарионович, для фундаменту.

Левой рукой Молотов ослабил узел галстука. Правая покоилась на животе. Каждый раз, когда приходилось здороваться за руку со Сталиным, правая отсыхала на пару недель. И так с тех пор, как генералиссимус воскрес.

Молотов вздохнул. В голове Жданов играл на рояле, а Маленков пел «Нас утро встречает прохладой». И Сталин наблюдал из густой темноты в углу. Неудивительно, что в Кремле так много людей покончили с собой. Сын всесоюзного старосты Калинина застрелился, кажется. Даже шестидесятидевятилетнего Молотова посещали шалые мысли о суициде.

Нет, к черту. Он слишком многое пережил. Заплатил слишком высокую цену за нахождение у власти. Он перетерпит и муторные застолья, и болтовню Ворошилова, и Яму. Послезавтра обнимет жену, настрогает в щи куски черного хлеба… лепота… и винца, винца… Риббентроп смыслил в шампанском, одним словом: винодел…

Ну когда уже?

«Рено» резко остановилось. Молотова качнуло на спинку водительского кресла.

– Поосторожнее, – шикнул охранник.

Водитель молча вышел из салона. Молотов нахмурился, вглядываясь в лобовое стекло. Где встречающие, где партийно-хозяйственный актив, где этот Ярцев или как его?

– Вячеслав Михайлович, посидите в машине.

– Я прогуляюсь.

Охранник выбежал, чтобы отворить дверь. Молотов вылез, расправил плечи, посмотрел на труп, распростертый в грязи, потом – на то место, где должна была расти, преграждая русло Ахерона, плотина. Левой рукой Молотов огладил вытянувшееся лицо.

– Какого хрена? – поинтересовался он.

От автора

Писать лавкрафтианский роман – такое же опасное дело, как читать запрещенные книги, ведь тьма кишит людьми, которые любят Лавкрафта сильнее тебя, разбираются в нем лучше тебя, имеют на него больше прав. Эти люди точно знают, что ест на завтрак Азатот и сколько лицевых щупалец у Ктулху. Ты можешь допускать фактические ошибки, описывая труд строителей ГЭС, но растерзают тебя за неверный, мелкобуржуазный подход к описанию лавкрафтианского ужаса.

Я не настолько смелый человек, как Глеб, Галя или Заяц, но идея поработать над романом, в котором боги из мифов Ктулху действовали бы в реалиях СССР, была слишком соблазнительна. И слишком богата, чтобы ограничиться одной книгой. Черт, этот сеттинг прощает даже легкие анахронизмы, ведь в «моем» девятьсот восемнадцатом году все пошло чуть иначе. Мягко скажем: «чуть».

За последние пятнадцать лет я сочинил немало рассказов, инспирированных затворником из Провиденса («Речной 3», «Через океан», «Полюс», «Козлицы», «Роженицы», несколько миниатюр, «Сонечка» – в соавторстве с Димой Костюкевичем), Лавкрафт выведен мной в качестве второстепенного персонажа в новелле «Пища дракона», а некоторые старые сюжеты переплавились в «Гидру», чтобы бабушка Айта смогла поведать их спасенному мальчику. Я также собрал тематическую антологию «Зов Лавкрафта», в которой русскоязычные авторы отдали дань классику.

Я имел определенный опыт, но большая форма – большой труд и большие риски. Надеюсь, они хотя бы частично оправдались и я смог подарить вам пару нескучных вечеров: о большем хоррор-ремесленник и мечтать не может. В свое оправдание скажу, что родственность слов «Гидра» и «гидроэлектростанция» была слишком соблазнительной, чтобы не отправиться в это приключение. Секс, экшен и подробное описание неописуемого вредит космическому ужасу? А что насчет интернационализма, как он коррелируется с убеждениями затворника? Хе-хе.

В моем представлении Лавкрафт – хранилище алмазов, которые превращаются в бриллианты старанием последователей, через Дерлета к Ламли и Кэмпбеллу, к Колину и Лиготти и так далее. Поэтому произведения следующих поколений, работающих с мифами, были для меня даже важнее первоисточника. Внимательный читатель отыщет в этой книге отсылки к Карлу Эдварду Вагнеру, Роберту Блоху, Фрэнку Белкнапу Лонгу и другим мастерам, развивающим идеи мэтра. А еще я вдохновлялся любимой компьютерной игрой “The Call of Cthulhu”, конкретно – двумя, на мой взгляд, выдающимися сценами, которые по-своему интерпретированы в «Гидре». Я говорю о побеге на грузовике