каменный, а деревянный гостиный двор взамен обветшавших лавок. Городская дума просила у губернатора на это разрешение.

В 1790 году ни с того ни с сего случилось единственное в истории Лальска землетрясение. В описи Воскресенского собора об этом событии сказано: «Мая с 24 на 25 число по полуночи в 4 часу трясение или колебание земли здесь в г. Лальске весьма чувствуемо было; кратко, а сильно; так аки бы волнами от запада к востоку провождало, на подобие волн землю колебало». Надо думать, что большинство лальчан это землетрясение просто проспало.

В том же году купец Афанасий Максимов объявил городской думе, что его покойная сестра Татьяна Юрьева, та самая, что завещала пятьсот рублей местной богадельне, передала ему перед смертью тысячу рублей на постройку на городском кладбище каменной церкви во имя Успения Божией Матери. Из этих денег он уже истратил четыреста рублей на кирпич и камень, но полагает, что оставшейся суммы будет недостаточно для строительства церкви, и просит городские власти привлечь пожертвования крестьян окрестных сел и деревень, состоящих в приходах лальских городских церквей. Деньги собрали, церковь построили, и до сих пор она стоит на городском кладбище.

При всей ограниченности средств в 1792 году все же смогли сделать деревянную мостовую из брусьев длиной почти в шестьсот саженей или в тысячу триста метров. Причем делали мостовую вскладчину все домовладельцы: крестьяне – тридцать саженей, духовенство – тридцать пять саженей, чиновники и военные – двадцать четыре сажени, а все остальное пришлось на долю купцов и мещан.

Многие лальские мещане и купцы, хотя и были по статусу горожанами, предпочитали жить в уездных деревнях, чтобы как можно меньше принимать участия в общественных городских делах и тем более на них тратиться. По повесткам лальской городской думы они тоже являться не спешили. В связи с этим Наместническое правление просило Лальский земский суд выслать в Лальск всех проживавших в уезде мещан и купцов. Выслать в город из деревни… Советским колхозникам такое и в самом сладком сне не приснилось бы.

И снова события, которые нужно рассматривать в микроскоп. В 1791 году начальник лальской воинской команды прапорщик Дерунов написал донос на городничего. Будто бы городничий чинит жителям города разного рода притеснения. Городничий в ответ испросил у жителей города то, что сейчас назвали бы вотумом доверия. Не просто так, а чтобы с этим вотумом в руках идти к вышестоящему начальству, то есть к самому генерал-губернатору Кашкину. Лальское городское общество в этом вотуме, который тогда назывался «приговором», сообщало генерал-губернатору, «что здешний г. Городничий с самого вступления его в должность, 19 Сентября 1780 г., со всяким доброхотством и человеколюбием к гражданству, как долг кроткого и снисходительного начальника зависит, и обид ниже кому либо из частных людей во все его здесь событие не происходило… и под начальством какового добронравного градоправителя и впредь быть все единогласно желаем… что же касается до г. прапорщика Дерунова, здешним обывателями кроме обид и всякого недоброхотства, каковые сначала его здесь нахождения все и описать невозможно, никаких порядочных свойств не видится». Генерал-губернатор, получив от лальской думы такую бумагу, высказался в том смысле, что дума не имеет права одобрять или порицать действия правительственных чиновников. Ждали приезда самого Кашкина в Лальск и даже стали собирать деньги на его прием. Решили собрать двести рублей, из которых купечество должно было дать сто тридцать, а остальные семьдесят – мещанство, но Кашкин не приехал, и чем кончилась ссора между городничим и начальником воинской команды, неизвестно. Зато известно, что городская дума, беспокоясь о том, что в Лальске мало ремесленников, предложила мещанскому обществу послать в Архангельск или другой город для обучения трех мальчиков. Мещане города Лальска выбрали Ивана и Григория Норицыных и Виссариона Шемякина, о которых всему городу известно было, что они «праздношатающиеся». Кончилось все тем, что родители их не отпустили. Еще известно, что на общем собрании лальских мещан Ивана Гузнищевского по приговору Вологодской уголовной палаты городничий наказал плетьми за просрочку паспорта и оштрафовал на шесть рублей за небытие у исповеди в течение трех лет. Еще известно, что на должность городского лекаря определен отставной штаб-лекарь Игнациус, который и не думал поселиться в этом медвежьем углу – жил себе в Великом Устюге, а в Лальск должен был приезжать по требованию.

За штатом

В 1796 году Лальский уезд упразднили, и город Лальск по высочайшему указу в одночасье превратился в посад, приписанный к Устюжскому уезду. Упразднили сиротский суд, уездное казначейство, духовное управление, нижний земский суд, должность городничего, уездного стряпчего, винного и соляного приставов… Проще назвать то, что не упразднили. Оставили Лальскому посаду городскую думу, городской магистрат превратили в ратушу и в ней разрешили иметь бургомистра и двух ратманов. Да при ратуше словесный суд. Всего семнадцать лет Лальск был уездным городом.

Через два года Лальск по именному указу правительствующего сената снова стал городом, но лишь заштатным. И снова началась обычная городская жизнь, наполненная обычными городскими событиями. Сотского Селиверста Захарова «за пьянство, дебоширство и нерачительное исполнение своей должности» переименовали в десятские. Мещанина Ивана Паламошнова послали в Москву с тем, чтобы он купил там новый соборный колокол вместо разбитого, весом в сорок один пуд.

Губернатор просил городского голову «из единого любопытства» иметь сведения о том, сколько в городе купцов, на какую сумму они торгуют, на наличные или в кредит, как велик кредит по сравнению с объявленным капиталом и прочие скучные финансовые подробности. Любопытный был губернатор, что и говорить. Городской голова спросил купечество, а то отвечало, что купец первой гильдии в городе всего один – Василий Александров Саватеев с сыном. Объявленного капиталу у него немногим более шестнадцати тысяч рублей. Торгует он через Архангельский порт мукой, поташом, говяжьим салом, льняным семенем, ячменем и рогожами на сумму в сорок две тысячи с половиной рублей и для своей торговли пользуется заморским иностранным кредитом. Второй гильдии купец был тоже один – Василий Афанасьев Максимов. Торговал он внутри империи – в Сибири, на границе, при Архангельском порте и в сибирской приграничной Кяхте пушниной, шелковыми, бумажными и шерстяными тканями, немецкими товарами на общую сумму до пятнадцати тысяч рублей. Купцов третьей гильдии в Лальске к концу восемнадцатого века было шесть. Торговали они льняным семенем, пшеницей, ржаной мукой, холстами, льном, рыбой, говядиной и мелочным товаром. Некоторые из Лальска и не выезжали вовсе, а торговали единственно из собственных лавок в самом городе. Первый из купцов третьей гильдии Папулов имел товаров на