– Не бойся. Летние земли – дивное место. Ступай. Будь свободен. Стань силен и счастлив.

Мои сестры вращались вокруг него все быстрее и быстрее, пока не взлетели единым пульсирующим водоворотом. Там, среди них, я увидела дух Дэнни. То была не несчастная, разбитая скорлупка человека, которая лежала передо мной. То был Дэнни, ставший здоровым, живым и юным. Он взглянул на меня сверху и улыбнулся – улыбкой, исполненной такой радости, что у меня закапали слезы. В это мгновение я поняла, что поступила верно. Что бы ни ждало меня, каковы бы ни были последствия, именно это я должна была сделать. Другого пути не было. Внезапно, в мгновение ока, фигуры исчезли. Палатка снова была тиха и неподвижна. Тело Дэнни опустело. Я отпустила его безжизненную руку и поспешила наружу.

В общежитии сестер все спали. Я села на кровать, сердце все еще колотилось, ум клокотал, тело горело. Впервые за очень долгое время я чувствовала себя по-настоящему живой. Я сидела почти час, не в силах переключиться на обыденные занятия – раздеться, лечь в постель. Как бы то ни было, я точно знала, что не смогу заснуть. Меня поглотили воскресшие воспоминания, вновь проявившиеся связи, блаженство волшебства наполняло мое существо. Я так забылась, что не заметила, как в домик вошла старшая сестра Рэдклифф; я не видела ее, пока она не встала передо мной. Вздрогнув, я вскочила на ноги, уверенная, что мое изменившееся состояние не останется незамеченным. Женщина сурово посмотрела на меня, твердо поджав губы.

– Хоксмит, – произнесла она еще строже, чем обычно. – Прошу вас в мой кабинет. Сейчас же.

3

Не будет преувеличением сказать, что старшая сестра отконвоировала меня к себе. Я собралась с силами, ожидая, что последует. Капрала Дэвиса, думала я, наверняка обнаружили. Я могла лишь предполагать, что кто-то что-то сказал о том, что я сидела с ним вскоре после окончания дежурства. Может быть, другие пациенты услышали из-за ширмы странные звуки? Увидели призраков или разобрали заклинания? Я не давала ему лекарств. Никаких свидетельств того, что имела какое-то отношение к его смерти, конечно же, не было. Однако, несмотря на крайне тяжелое состояние, Дэнни не должен был так быстро умереть. Старшая сестра Рэдклифф села за стол и, к моему удивлению, тихо пригласила сесть и меня.

– Я внимательно наблюдала за вами с самого вашего приезда, сестра, – сказала она. – Признаюсь, кое-какие методы, которые вы используете, кажутся мне, скажем так, нетрадиционными. Однако вы показали себя работящей, прилежной, знающей и, что, возможно, важнее всего, способной сохранять голову на плечах.

Я растерялась. Последним, чего я ждала от старшей сестры, была похвала.

– Благодарю вас, – ответила я.

– В мирное время я ожидала бы этих качеств от всех своих сестер без исключения. Однако у нас не мирное время. Мы в чрезвычайных обстоятельствах, и многим нашим девушкам в голову бы не пришло размотать бинт, если бы не война. Достаточно сказать, что они большей частью не прирожденные медсестры. По сути, лишь немногих я считаю достойными этого названия. Но мы должны наилучшим образом использовать то, что есть. С учетом этого моя задача – проследить, чтобы наиболее квалифицированную помощь получили те, кому она необходима, а это часто означает, что мои лучшие головы оказываются слишком загружены, и им приходится нелегко.

Она замолчала, и я подумала, не ждет ли сестра, чтобы я что-то сказала. Я все еще понятия не имела, к чему ведет эта речь, поэтому сидела смирно и продолжала молчать.

– Короче говоря, – продолжала старшая сестра, – я столкнулась с дилеммой. Должна ли я любой ценой удержать самых опытных сотрудников здесь, в ПППР, где, как мне известно, их таланты найдут должное применение? Или мне следует, как меня попросили, уступить пару ценных умелых рук полевому госпиталю, которому прискорбно недостает персонала?

– Полевой госпиталь? На фронте?

– Именно.

Она вытащила из аккуратной стопки бумаг на столе письмо и изучила его.

– Прошение поступило от командующего офицера. Он просто так не просит.

– Так принято? Посылать сестер, сестер-женщин, так близко к зоне боевых действий?

– Не принято. Но скоро большое наступление. Я не выдаю тайн, говоря об этом, поскольку вы слышали, как союзники в последние дни бомбили позиции немцев. Это предшествует приказу о наступлении. Полагают, что может даже стать последним рывком. Продолжительный артиллерийский огонь носил такой характер, что считается, что риск для наших людей снижен до минимума. Больших потерь не ждут. Однако число солдат, участвующих в операции, велико, и есть мнение, что военврачам понадобится помощь. Все ПППР просили кого-то командировать.

Она подняла глаза от письма.

– Ну как, Хоксмит, считаете, что справитесь с заданием?

– Да, старшая сестра. Я готова делать, что потребуется… и польщена, что меня попросили.

– Не стоит. Я бы послала сестру Стрэппингтон, но ее мы не можем лишиться. Вы – следующая кандидатура. Соберитесь к утру. Вас отвезет одна из санитарных машин, вместе с необходимыми медицинскими материалами. А теперь идите и поспите.

Я неуверенно встала.

– Благодарю вас, старшая сестра, – проговорила я. – Я не подведу.

Я уже почти дошла до двери, когда она снова подала голос: – Еще кое-что… Капрал Дэвис скончался прошлым вечером.

Я была рада, что стою к ней спиной. Придав лицу самое бессмысленное выражение, какое могла, я обернулась.

– Мне жаль это слышать, старшая сестра, – сказала я.

– Вот как? В самом деле, сестра? Надо же. – Она, прищурившись, взглянула на меня и вернулась к своим бумагам. – Не задерживайтесь, – добавила она.

На следующий день я наскоро попрощалась с Китти и Стрэп и забралась на переднее сиденье санитарной машины. На крыше капота у нее виднелась глубокая рваная рана. Водитель с мрачным удовольствием сказал, что это след от шрапнели, оставленный опасно близким знакомством с немецким снарядом. Я затолкала саквояж под ноги и ухватилась за лишенную дверей раму фургона без ветрового стекла, с грохотом выкатившегося из Сен-Жюстина в сторону фронта. Вскоре мы съехали с дороги на ухабистый проселок, связывавший железнодорожную станцию с линией фронта. То был основной путь для всех поставок, самая прямая дорога для доставки раненых в госпиталь и для частей, направлявшихся в окопы. По мере того как санитарная машина приближалась к позициям артиллерии союзников, звук пушек становился совершенно ужасающим. И чем дальше мы отъезжали от деревни, тем более зловещим делался пейзаж. Пропали поля овсяницы и полные птиц живые изгороди. Пропали следы обычных сельскохозяйственных работ. Бесконечное чередование фургонов, бомб, ног в сапогах и идущего не по сезону дождя превратило равнинные поля в грязную пустошь. Кругом была лишь серо-бурая сырость, испещренная заполненными водой воронками от снарядов. Грязь заполняла зигзаги траншей и входы в землянки. Кое-где сохранилась колючая проволока, все, что осталось от прежнего рубежа продвижения армии: предыдущая линия, проведенная где-то на карте и перенесенная раной на кожу пейзажа, зазубренная, колючая, напитавшаяся кровью молодых парней. Дождь, шедший без перерыва много дней, не собирался прекращаться. Но и он не мог смыть пятен, оставленных бойней на уютной деревенской местности. Не мог он и очистить землю от всепроникающего зловония смерти. Запах был непреодолим. Я прижала руку ко рту, поражаясь, что никто из проходивших мимо солдат, казалось, не замечал невыносимой вони, заполнявшей ноздри и угрожавшей тошнотой. Я вынуждена была сделать вывод, что они больше его не различают, так привыкли к этому смраду. То был запах застоявшейся воды и гниющей растительности, кордита и дыма, но прежде всего – разлагающейся плоти. Я столько раз сталкивалась с ним прежде, по стольким поводам… Дохлая овца за изгородью. Чумной труп, оставленный в доме слишком надолго. Бродяга, которого никто не хватился, разлагающийся в переулке. Больничный морг в теплый день. Его ни с чем нельзя спутать.