Девятнадцать лет спустя все изменилось. В мае 1967 года, когда толпы арабов заполнили улицы с призывами покончить с Израилем, президент Египта Гамаль Абдель Насер заблокировал выход к Красному морю и прогнал миротворцев Организации Объединенных Наций с Синайского полуострова. (Израильтяне захватили Синай в ходе стремительной операции 1956 года при поддержке Франции и Великобритании, но полуостров вернулся в состав Египта по мирному договору, согласно которому оба шага, предпринятых Насером, являлись объявлением войны.) Нужно отметить, что Насер также направил два батальона коммандос в Латрун, занеся, образно выражаясь, кинжал над западными кварталами Иерусалима; в конце мая он публично заявил о готовности уничтожить еврейское государство.

Насер рассчитывал, что эта провокация заставит Израиль пойти в контратаку, убийственную для крошечного государства, окруженного превосходящими арабскими силами. В своих расчетах он оказался прав лишь наполовину. За шесть дней, с 5 по 10 июня, израильские подразделения разгромили сухопутные части Египта и заняли Синайский полуостров, Западный берег реки Иордан, Голанские высоты, а также Старый город и Храмовую гору.

Изначально израильтяне не собирались захватывать Старый город. Государство находилось на грани уничтожения, угроза со стороны Египта требовала предельного напряжения сил и ресурсов. Поэтому руководство страны отчаянно пыталось не допустить вмешательства иорданцев, которые вполне могли рассечь Израиль пополам в его узкой «талии». В той мере, в какой у израильтян вообще имелся какой-либо стратегический интерес к Иерусалиму, этот интерес фокусировался на окрестностях горы Скопус с ее малочисленным гарнизоном и заброшенными зданиями университета и больницы (вокруг простиралась иорданская территория).

Израильтяне сообщили королю Иордании Хусейну, что в случае отказа от боевых действий они не станут нападать на иорданские части по обоим берегам реки Иордан. Король ответил, что нанесет удар «с воздуха», и вскоре сдержал обещание: начались авианалеты и артобстрелы. От авианалетов толка было мало, но когда иорданцы обстреляли Иерусалим и национальный международный аэропорт под Тель-Авивом, израильтянам пришлось как-то реагировать. Даже в тот критический момент Моше Даян, назначенный министром обороны всего за три недели до начала боев в связи с разразившимся кризисом, настаивал на осторожности, однако «ястребы» в кабинете министров, прежде всего Менахем Бегин, требовали, чтобы армия захватила Иерусалим; уже в первые два дня войны тактика Даяна не сработала490.

Трудно представить себе человека, лучше Моше Даяна подготовленного к тому, чтобы справиться с динамикой развития Старого города. Одноглазый министр обороны вырос на ферме, где ежедневно контактировал с арабами; он говорил по-арабски, с детства заводил с ними дружеские отношения и восхищался скромным достоинством родителей своих арабских приятелей. В ходе войны за независимость молодой подполковник командовал силами в районе Иерусалима. В разгар деликатных и продолжительных переговоров о перемирии, в конечном счете положивших конец конфликту 1948 года, он активно и все более тесно общался со своим иорданским коллегой Абдуллой эль-Теллем, которому Даян доверял в такой степени, что даже отправился в Амман (облачившись в арабские одежды) на переговоры с королем Абдаллой, отцом Хусейна; годы спустя Даян оказал ответную услугу, когда эль-Телль попросил, чтобы газета «Палестин пост» (предшественница «Джерузалем пост») выступила с резкой критикой в его адрес и тем самым повысила его авторитет в Аммане491.

После нейтрализации угроз со стороны Египта и Иордании, когда стало понятно, что прекращение огня вот-вот будет согласовано, израильский кабинет наконец одобрил захват Старого города; штурм поручили парашютистам Мордехая Гура, а приказ отдал Узи Наркисс, который сам участвовал в неудачном сражении 1948 года.

Гур, чье подразделение резервистов исходно планировалось развернуть на Синайском полуострове, в кровопролитных сражениях с иорданскими войсками сумел обезопасить северные и восточные окраины Старого города, заодно проложив надежный коридор к горе Скопус. Израильская авиация разбомбила колонну с подкреплением, которая шла на выручку иорданскому гарнизону в Старом городе, и это позволило парашютистам Гура сравнительно легко ворваться внутрь 7 июня. Даян, памятуя о возможной реакции мирового сообщества, приказал ни в коем случае не бомбить Старый город и не обстреливать из пушек Храмовую гору, но разрешил уничтожать вражеских снайперов, что забрались на минарет мечети аль-Акса492. Это было правильное решение: позднее стало известно, что иорданцы хранили огромное количество боеприпасов рядом с горой, и этот арсенал, вероятно, взорвался бы при попадании снаряда или бомбы – с катастрофическими геополитическими последствиями [147].

Захватив самое священное место в мире, Гур по радио передал Наркиссу наиболее, пожалуй, знаменитую фразу на иврите: «Har HaBayit BeYadeinu!» («Храмовая гора в наших руках!») Два офицера присоединились к Гуру в Старом городе – сам Наркисс и восторженный Шломо Горен, главный раввин израильской армии с момента обретения страной независимости: он взошел на Храмовую гору, громко читая библейские стихи и трубя в бараний рог (шофар).

Горен принадлежал к тому крохотному еврейскому меньшинству, которое жаждало восстановить Третий храм. Он отвел Наркисса в сторонку для секретной беседы, и лишь десятилетия спустя, незадолго до кончины, Наркисс поделился с газетой «Хааретц» содержанием этого разговора:

Горен: Узи, сейчас самое время швырнуть 100 килограмм динамита в мечеть Омара [Купол Скалы].

Наркисс: Рабби, хватит.

Горен: Узи, таким поступком ты попадаешь в анналы истории. Ты что, не понимаешь, как это важно? Отличная возможность, надо ей обязательно воспользоваться – прямо сейчас, завтра уже ничего не получится.

Наркисс: Рабби, если вы не угомонитесь, я прикажу вас арестовать493.

Горен молча ушел. Даян, едва узнав о захвате Старого города, поспешил в Иерусалим, чтобы на месте разобраться в ситуации с Храмовой горой, которая – тогда и сейчас – была и остается предохранителем на бомбе замедленного действия в ближневосточной политике.

В своих мемуарах Даян писал: «Много лет арабы не позволяли евреям посещать священные места – Западную стену храма в Иерусалиме и Пещеру патриархов в Хевроне. Теперь, когда мы вернули себе город, наша задача состояла в том, чтобы исполнить условия, которые мы сами выдвигали другим, и предоставить представителям всех конфессий свободный доступ к их святым местам и свободу поклонения»494.

Сразу по прибытии на гору Даян распорядился снять израильский флаг с мечети Купол Скалы. На следующий день он посоветовался с профессором Иерусалимского университета (специалистом по истории ислама) относительно того, как лучше всего вести переговоры с местным мусульманским духовенством. Затем он в сопровождении охраны направился к мечети аль-Акса, где должна была состояться судьбоносная встреча:

«Когда мы шли [вверх], двигаясь к территории мечети, нам казалось, что мы… идем среди угрюмой тишины. Арабские священники встретили нас за стенами мечети и торжественно приветствовали, на их лицах читались и глубокая скорбь по нашей победе, и страх перед моими будущими решениями»495.

Даян приказал своим солдатам оставить обувь и оружие у дверей, выслушал все то, что хотели ему