учреждение отвергло послание, подписанное многими представителями правящей элиты. Речь о «презрении образованных к необразованным, в особенности к тем, кто не мог похвастаться искушенностью в богословии. В епископальных, конгрегационалистских, унитарных, а порой и в пресвитерианских кругах, в которых воспитывалась политическая элита, никого не презирали сильнее… самозваных пророков последних времен. Пока единственными стойкими поборниками спасения евреев оставались такие вот пророки-фундаменталисты, попросту не было необходимости обращать внимание на сионизм. Бытовой и старомодный антисемитизм загородных клубов – ничто в сравнении со страхом и отвращением к фундаментализму среди хорошо образованных протестантов»460.

Брандейса одновременно удивило и встревожило нарочитое пренебрежение письмом Блэкстоуна со стороны Госдепартамента. Судья завязал оживленную переписку с Блэкстоуном, и в 1917 году они вдвоем представили обновленный проект президенту Вильсону, набожному протестанту. Но к тому моменту военная и дипломатическая ситуация на Ближнем Востоке радикально изменилась.

К концу жизни Блэкстоун изрядно разбогател и потому перечислял Брандейсу (также человеку обеспеченному) немалые суммы, в основном пожертвования нефтяника Милтона Стюарта, на поддержание деятельности сионистов. Незадолго до кончины в 1935 году, в возрасте девяноста четырех лет, Блэкстоун поведал Брандейсу, что припрятал некий запас средств, как и книги в Петре, так что «если вознесение действительно состоится [после моей смерти] и вас не будет среди тех, кого оно затронет», то эти средства надлежит использовать для поддержки невознесшихся евреев, которые обратились ко Христу, чтобы они могли обращать в истинную веру остальную часть погрязшего в язычестве человечества. (Также он сообщил Брандейсу, одному из виднейших юристов страны, что «не существует, по-видимому, таких человеческих законов, которые предусматривали бы подобное событие»461.)

Тем человеком, который во многом воплотил в жизнь планы еврея-сиониста Брандейса и диспенсационалиста и христианского сиониста Блэкстоуна относительно возвращения евреев в Палестину, был не кто иной, как Артур Бальфур. С раннего возраста Бальфур впитывал благочестие своих родителей и был одержим Ветхим Заветом. В остальном он был, как положено британскому аристократу, вялым и крайне сдержанным, принадлежал, по словам его биографа, к «легко опознаваемому типу, знакомому англичанам и французам по многим государственным деятелям, которые обязаны своей славой не столько конкретным достижениям, сколько несомненному интеллектуальному блеску»462.

Отец Бальфура был членом парламента, при этом родители, прежде всего мать, ревностно исповедовали евангелический протестантизм. На Бальфура также сильно повлиял член Братства по имени Уильям Келли, который, как и Дарби, был выпускником Тринити-колледжа. Что еще важнее, Келли редактировал гигантское собрание сочинений Дарби, и подобно Андерсону, располагал надежными связями среди политиков-консерваторов.

Дядя Бальфура, лорд Солсбери, трижды становился премьер-министром; как бы почти само собой разумелось, что Бальфур должен сменить его на посту в 1902 году. Как часто бывает, интеллектуальный блеск и отличное умение вести дебаты, эти важные ступеньки на пути к высоким должностям в британской иерархии, оказались не слишком полезными в практической работе, так что Бальфур подал в отставку через три года (основной причиной стали торговые вопросы463 ).

Почти сразу после отставки он встретился с одним из помощников Герцля, молодым сионистом Хаимом Вейцманом, профессором химии, который недавно перебрался на Британские острова, а впоследствии стал первым президентом Израиля; мечты молодого химика о возвращении евреев на родину, как сообщается, тронули религиозного Бальфура «до слез»464.

За следующее десятилетие отношения Бальфура с сионистами только укреплялись, и 2 ноября 1917 года, став министром иностранных дел, он написал письмо лорду Ротшильду, возможно, самому выдающемуся члену еврейской общины Великобритании. Текст письма был обнародован неделю спустя.

«Правительство Его Величества одобряет создание в Палестине национального государства еврейского народа и будет делать все возможное для того, чтобы способствовать достижению этой цели, но при этом четко понимается, что не должно быть нанесено ущерба гражданским и религиозным правам нееврейских сообществ в Палестине, равно как и правам и политическому статусу евреев в любой другой стране»465.

Это знаменательное письмо, так называемая декларация Бальфура, чрезвычайно воодушевило сионистов всего мира и сыграло немалую роль в рождении государства Израиль через три года после Холокоста. Но, пусть в этой декларации и в последующей британской внешней политике отчетливо прослеживается религиозность Бальфура, все же сомнительно, что его контакты с диспенсационалистами вроде Келли напрямую повлияли на политику Великобритании в отношении Палестины. Так или иначе, с того дня судьбу Святой Земли стали определять не теологи, которые довольствуются наблюдением за ходом истории со стороны, а те люди, которые стремились вершить историю самостоятельно.

Глава девятая

Меч божий

Евреи действительно возвратились в Святую Землю – в конце девятнадцатого столетия потянулись туда тонкой струйкой, которая становилась все шире по мере того, как сионизм приобретал и укреплял свое влияние после погромов в Восточной Европе, а затем, сразу после Холокоста, ручеек превратился в полноводный поток.

За десятилетия после рождения государства Израиль в 1948 году лишь небольшая часть его граждан приняла еврейскую версию нарратива последних времен, которая, как и версия диспенсационалистов, тоже предвещала возвращение евреев в родные места и восстановление Иерусалимского храма. Вот только ввиду того, что владение Храмовой горой оспаривается по сей день, эта крошечная группа продолжает провоцировать нескончаемую междоусобицу, которая в любой момент грозит перерасти в региональный или даже глобальный конфликт.

Христианские же сионисты, воспылавшие диспенсационалистским рвением, которое лишь окрепло во второй половине двадцатого столетия, усердно доказывают свою опасность для общества – как в Святой Земле, так и за ее пределами.

Джон Нельсон Дарби и его ближайшие последователи оставались сторонними наблюдателями, которых вполне устраивало такое положение дел, но в 1930-х годах диспенсационалистская теология наконец столкнулась с реальной политикой – благодаря достойному британскому офицеру по имени Орд Уингейт, он же «еврейский Лоуренс Аравийский», как выразился известный британский военный историк Бэзил Лиддел Гарт466.

В 1920 году Лига Наций наделила Великобританию правом опеки над Святой Землей (так называемый британский мандат на Палестину), а Уингейт нес там службу с 1936 по 1939 год [140]. Его диспенсационалистские убеждения, подкрепленные военными навыками и британскими ресурсами, помогли приблизить тысячелетнее царство; к сожалению, он вел себя как слон в посудной лавке, грубо нарушая равноправие арабов и евреев, о котором говорилось в условиях мандата.

Дед Уингейта по материнской линии, шотландец, был капитаном британской армии и покинул военную службу, чтобы учредить местное отделение Братьев; родители Уингейта оба состояли в этой секте. Молодой Уингейт рос под диспенсационалистские проповеди отца, а его мать, если такое возможно, была еще более религиозной. В 1921 году юноша пошел в армию, а в 1936 году его по прихоти судьбы направили в Палестину, где Ветхий Завет стал для него практическим руководством в жизни. Знаменитый израильский полководец Моше Даян так описывал их первую встречу:

«Уингейт, худощавый мужчина