благое дело. У бедных имелись основания ее благословлять, потому что в трудные времена в лавке им предоставляли неограниченный кредит, и за многими семьями в ее книгах значился постоянный долг, который, как было известно и должникам, и кредитору, никогда не мог быть выплачен. Немало костей вареного окорока, на которых еще оставались отборные кусочки мяса, и ломтиков бекона подкладывала миссис Тарман в корзинки бедных матерей семейств, а новую одежду ее детей частенько оценивающим взглядом окидывали те, кто надеялся заполучить ее, когда она станет мала.

Соседи, равные ей по положению, считали миссис Тарман экстравагантной, и, вероятно, так оно и было. За ее столом Лора впервые попробовала клубнику со сливками, и свою одежду и одежду для своих дочерей она покупала явно не у мисс Пратт.

Пекарь и его жена были примечательны преимущественно тем, что каждые полтора года их семейство пополнялось новым ртом. У них было уже восемь детей, и вся энергия матери и те ее остатки, которые еще имелись у отца, своим трудом зарабатывавшего им на жизнь, направлялись на то, чтобы нянчить младших и содержать в порядке старших членов многочисленного выводка. Но семья у них была веселая, беззаботная. Единственной шпилькой, которую недоброжелательные соседи могли отпустить в адрес миссис Бретт, была старая фраза, которую нередко слышали молодые матери:

– А! Погоди! Сейчас у тебя из-за них ноют руки, а когда они подрастут, будет ныть сердце.

Старшие представители семейства Бретт были слишком взрослыми и поглощенными своими заботами, а ребятишки слишком малы, чтобы подружиться с Лорой, и впоследствии она так и не узнала, что с ними сталось, но не удивилась бы, выяснив, что у этих здоровых, умных, хотя и несколько своенравных детей все сложилось хорошо.

Вокруг лужка было еще несколько небольших лавок, в том числе один коттедж, в котором по вечерам пожилая дама продавала деревенским мальчишкам тарелки риса с вареным черносливом по одному пенни. Еще она делала ириски, такие мягкие, что их можно было растягивать, как жевательную резинку. Но эта дама так часто нюхала табак, что никто из тех, кому уже исполнилось двенадцать, этими ирисками не прельщался.

Но мы должны вернуться в почтовое отделение, где Лора, исполняя свои обязанности, постепенно перезнакомилась почти со всем Кэндлфорд-Грином.

VI

В почтовом отделении

Иногда заходил сэр Тимоти, в теплую погоду тяжело дыша и вытирая лоб.

– Ха-ха! – говорил он. – Вот наша будущая главная почтмейстерша. Сколько стоит телеграмма из тридцати трех слов в Тимбукту? А! Так я и думал. Ты сама не знаешь, пока не заглянешь в книжку, поэтому сегодня я отправлю телеграмму в Оксфорд и надеюсь, что в следующий раз ты будешь осведомлена получше. Вот! Разберешь мой почерк? Будь я проклят, если сам всегда его разбираю. Ну-ну. Глазки у тебя молодые. Будем надеяться, их никогда не затуманят слезы, а, мисс Лэйн? Я вижу, вы и сами такая же молодая и красивая, как всегда. Помните тот день, когда я застиг вас за сбором первоцветов в Годстоун-Спинни? Вы вторглись в чужие владения, да, вторглись; и я очень правильно оштрафовал вас прямо на месте, хотя тогда не был мировым судьей – я стал им лишь через много лет. В тот раз вы легко отделались, хотя подняли такой шум из-за простого…

– Ох, сэр Тимоти, любите вы ворошить прошлое! И не вторгалась я ни в чьи владения, как вам прекрасно известно; ваш отец не имел права перекрывать проход по той тропинке.

– Но там ведь дичь, женщина, дичь…

И, если не было других посетителей, они долго еще болтали о своей молодости.

Леди Аделаида, жена сэра Тимоти, обычно посылала с поручением лакея и дожидалась его в карете, но иногда сама, шелестя платьем и распространяя вокруг аромат духов, входила в контору и томно опускалась на стул для клиентов, стоявший у стойки. Наблюдать за движениями этой изящной дамы было одно удовольствие. Лора, которая сидела позади леди Аделаиды в церкви, восхищалась тем, как та преклоняла для молитвы колени: не бухалась на пол, подставив под солидный зад пятки, как большинство ее ровесниц, а грациозно наклонялась вперед, так что подошва одной ее элегантной туфельки оказывалась чуть позади другой. Она была высокой, стройной и, как представлялось Лоре, аристократичной.

Некоторое время леди Аделаида обращала на Лору внимания не больше, чем обратили бы сейчас на автомат для продажи марок. Но затем оказала девочке честь, лично пригласив ее вступить в Лигу первоцвета, главной местной патронессой которой являлась. Ежегодно в середине лета в парке сэра Тимоти устраивалось грандиозное празднество, в котором участвовали филиалы Лиги из окрестных селений; для членов Лиги первоцвета устраивались дневные экскурсии, а зимой – вечерние развлечения. Неудивительно, что церковь по воскресеньям пестрела прелестными эмалевыми значками в виде цветка первоцвета, которые носили в качестве броши или прикрепляли к лацкану пиджака.

Но Лора смутилась и покраснела, как пион. Учитывая любезность ее светлости, отказаться было бы невежливо; но что скажет отец, отъявленный сторонник либералов и противник всего, за что выступала Лига первоцвета, если его дочь перейдет на сторону врага?

Да и самой ей не хотелось становиться членом Лиги. Лора никогда не хотела делать то же, что все остальные; ей часто говорили, будто это – свидетельство ее строптивой натуры, но в действительности причина была в том, что ее представления и вкусы отличались от представлений и вкусов большинства.

Леди Аделаида в упор посмотрела на девочку, и на ее лице впервые отразился интерес. Возможно, благородная дама заметила ее смущение, и Лора, которая искренне восхищалась ею и хотела ей нравиться, уже собиралась сдаться, но тут внутренний голос сказал ей: «Осмелься быть Даниилом!» Это был лозунг той поры, заимствованный из гимна Армии спасения: «Осмелься быть Даниилом! Осмелься остаться один!», и чаще звучавший в насмешку над человеком, отказавшимся выпить бокал пива в компании или сделать новомодную прическу, чем всерьез, как призыв к совести; однако на сей раз он помог Лоре.

– Но наша семья – либералы, – извиняющимся тоном пробормотала Лора. Леди улыбнулась и ласково ответила:

– Что ж, в таком случае тебе лучше спросить позволения у родителей, прежде чем вступать в Лигу.

И вопрос, по мнению ее светлости, был исчерпан. Однако для Лоры это стало настоящей вехой в духовном развитии. Потом она смеялась над тем, что осмелилась быть Даниилом по столь пустяковому поводу. Могущественная Лига первоцвета с ее колоссальной численностью определенно не нуждалась в еще одном скромном члене. Лора догадалась, что знатная леди предложила девочке членство по доброте душевной, чтобы та