пороге лета. Мое сердце было полно гордостью за приобретенное прекрасное поместье, и я думал о том, каким счастливым станет этот дом, когда несравненная Сибил разделит со мной его очарование и роскошь.

– Да, – произнес я вполголоса, – что бы ни говорили философы, деньги дают человеку довольство и власть. Слава – это прекрасно, но чего она стоит, если ты, подобно Карлейлю, так беден, что не можешь наслаждаться ею! Кроме того, литература уже далеко не такое престижное занятие, как раньше: слишком много в этой области завелось газетных писак, считающих себя гениями, слишком много необразованных дам-журналисток и «новых» женщин, полагающих, что они одарены не меньше Жорж Санд или Мэвис Клэр. Теперь, когда у меня есть Сибил и Уиллоусмир, я могу с легкостью отказаться от мыслей о литературной славе.

На самом деле я понимал, что все эти рассуждения наедине с собой – ложь и мое стремление занять место среди великих мира сего так же сильно, как и раньше. Я чувствовал, что жажду тех интеллектуальных отличий, той силы и гордости, которые заставляют людей трепетать в присутствии Мыслителя и которые так выделяют великого поэта или писателя в толпе простолюдинов, что даже короли спешат выказать ему свое почтение. Однако я не позволял своим мыслям задерживаться на этом скоропреходящем пункте недостижимого желания. Надо наслаждаться сладким ароматом настоящего: так пчела садится в чашечку медового цветка. С этой мыслью я покинул спальню и в самом веселом расположении духа спустился вниз, чтобы позавтракать с Лусио.

– Ни единого облачка на небе! – провозгласил он, встречая меня улыбкой, когда я вошел в светлую столовую, окна которой выходили на лужайку. – Праздник пройдет блестяще, Джеффри!

– И все благодаря вам, – ответил я. – Лично я понятия не имею о ваших планах, но уверен, что вам удастся все, за что бы вы ни взялись.

– Много чести! – ответил он с легким смехом. – Вы приписываете мне качества более высокие, чем те, которыми обладает сам Творец! Ибо его создание, по мнению нынешнего поколения, чрезвычайно дурно! Люди стали роптать на Бога, вместо того чтобы славить его, и немногие терпят его законы или уважают их.

Я рассмеялся:

– Однако признайте, что эти законы весьма произвольны!

– Безусловно. Полностью это признаю!

Мы сели за стол, и нас принялись обслуживать превосходно вышколенные слуги, чья жизнь, казалось, была подчинена одной цели – удовлетворению наших потребностей. В доме не чувствовалось ни малейшей суеты или волнения, не было заметно никаких признаков того, что сегодня состоится большое празднество. Только к концу трапезы я спросил Лусио, когда прибудут музыканты.

Он взглянул на часы и ответил:

– Около полудня, а может, и раньше. Но в любом случае они окажутся на своих местах в надлежащий момент. Люди, которых я нанимаю – и музыканты, и артисты, – знают свое дело прекрасно. И им известно, что я не потворствую разным глупостям. – Он взглянул на меня с довольно зловещей улыбкой. – Никто из приглашенных не явится раньше часа дня. Как раз в это время специальный поезд привезет первых гостей из Лондона, а первый déjeuner[22] будет подан в саду в два часа. Если хотите развлечься, то там, на большой лужайке, поставлено Майское дерево, – сходите посмотреть на него.

– Майское дерево! – воскликнул я. – Прекрасная идея!

– Прекрасной она была раньше, – отвечал князь, – когда английские юноши и девушки отличались невинностью, здоровьем и веселостью. Тогда хороводы вокруг украшенного столба шли им на пользу. Но теперь нет ни юношей, ни девиц: вокруг устало бродят бессильные юные старики и старухи. Они размышляют о пользе, которую можно извлечь из жизни, исследуют порок и насмехаются над чувствами. А такие невинные развлечения, как Майское дерево, нашей истомившейся молодежи уже не по душе. Поэтому для проведения весенних празднеств приходится привлекать профессиональных танцовщиков. Разумеется, танцевать лучше на тренированных ногах, но единственный смысл такого танца – красивое зрелище.

– Танцоры уже здесь? – спросил я с любопытством, подходя к окну.

– Еще нет. Но Майское дерево уже установлено и украшено. Его вкопали позади дома, напротив леса: сходите взглянуть, понравится ли оно вам?

Я последовал его совету и, пройдя в указанном направлении, увидел пестрый столб, который раньше, в старой доброй шекспировской Англии, был долгожданной приметой начала деревенских праздников. Столб был уже вкопан, и несколько слуг привязывали к нему украшения из цветов и зеленых гирлянд. Это живописное украшение из длинных разноцветных лент стояло в центре широкой лужайки, окаймленной величественными старыми деревьями. Подойдя к одному из работников, я сказал что-то в знак одобрения и восхищения. Он взглянул на меня искоса, без улыбки, и ничего не ответил. По его темному лицу и чужеземным чертам я заключил, что он не понимает английского языка. С удивлением и некоторой досадой я обнаружил, что все рабочие отличаются тем же чуждым и зловещим типом лица, очень похожим на непривлекательные физиономии Амиэля и тех двух конюхов, которым был поручен мой Фосфор. Но я вспомнил слова Лусио о том, что все эскизы для празднества выполнены иностранными мастерами и художниками, и, поразмыслив еще некоторое время, выбросил эту странность из головы.

Утренние часы пролетели быстро, и у меня не хватило времени осмотреть все приготовления в садах. Я почти так же мало знал, что приготовлено для развлечения гостей, как и сами гости. Мне не терпелось поглядеть на музыкантов и танцоров, но, как выяснилось впоследствии, я ждал напрасно: их появления я так и не увидел.

В час дня мы с Лусио были готовы к приему, а примерно в двадцать минут первого в имение прибыли первые гости. Среди них оказалась Сибил с отцом, и я бросился навстречу своей избраннице, когда она выходила из кареты. В тот день Сибил выглядела необыкновенно красивой и заслуженно приковывала к себе всеобщее внимание. Я поцеловал ее маленькую ручку в перчатке с таким почтением, словно руку королевы.

– С возвращением в ваш старый дом, милая Сибил! – нежно произнес я вполголоса.

Услышав эти слова, она остановилась и поглядела на красные готические фронтоны дома так задумчиво и любовно, что глаза ее подернулись слезами. Она не отняла руку, и я повел ее к задрапированному шелком крыльцу, украшенному цветами, где ждал улыбающийся Лусио. Вдруг два крошечных пажа, одетые в белые с серебром ливреи, выскользнули откуда-то с корзинками в руках и осыпали дорожку к дому розовыми и белыми розами. После этого пажи исчезли так же быстро и бесследно, как и появились. Среди гостей пробежал ропот восхищения, а Сибил оглянулась, зардевшись от удивления и радости.

– Как это