не похожей на общепринятые трактовки заданной темы. Мы увидели глубокую черную пещеру, освещаемую попеременно ледяными и огненными вспышками. Огромные сосульки свешивались сверху, а бледное пламя пыталось вырываться снизу. В темной амбразуре виднелась призрачная фигура человека: он сидел, считая золото – или то, что казалось золотом. Когда монета выскальзывала из его призрачных пальцев, она превращалась в огонь. Урок этой картины легко прочитывался: заблудшая душа устроила пытку сама себе и теперь упорствовала в заблуждении, только увеличивая собственную огненную агонию. Сцена восхитила публику рембрандтовским эффектом светотени, но я был рад, когда она закончилась. В лице обреченного грешника было нечто, резко и неприятно напомнившее мне о той ужасной троице, которую я увидел в ночном кошмаре после самоубийства виконта Линтона.

Далее следовала картина «Семена разврата», на которой предстала красивая девушка-подросток, лежавшая на роскошной кушетке en déshabillé[25] с романом в руке. Название романа было ясно видно и хорошо известно всем присутствующим как сочинение ныне здравствующего популярного автора. Вокруг нее на полу, небрежно положенные на находящийся рядом стул, лежали и другие романы столь же вольного содержания. Нам были хорошо видны имена авторов на обложках.

– Какая смелая идея! – сказала дама, сидевшая за мной. – Интересно, нет ли в зале кого-нибудь из этих писателей?

– Если и есть, то они не будут возражать! – с усмешкой ответил сидевший рядом с ней мужчина. – Они сочтут это первоклассной рекламой!

Сибил смотрела на картину с бледным лицом и задумчивыми глазами.

– Это правда, – шепнула она. – Джеффри, это истинная правда!

Я ничего не ответил, но понял ее намек. Увы! Я не знал, как глубоко были посеяны в ее душе «семена разврата» и какой урожай они принесут.

Занавес опустился, чтобы почти сразу снова подняться, открывая картину «Его последняя покупка». Здесь нам показали убранство роскошной современной гостиной, где собрались несколько мужчин в модных вечерних костюмах. Они, по-видимому, только что встали из-за карточного стола. Один из них, беспутный грубиян, указывал со злой, насмешливой и торжествующей улыбкой на свою «покупку» – красивую женщину. Та была в блестящем белом платье, словно невеста, но стояла привязанной к колонне, на вершине которой ухмылялась голова мраморного Силена. Руки ее были крепко связаны бриллиантовыми цепями, талия охвачена толстыми жемчужными нитями, шею обвивал широкий воротник из рубинов. От груди до ног пленница была опутана сетью и перевязана нитями из золота и драгоценных камней. Женщина вызывающе высоко держала голову, демонстрируя напускную гордость, и только глаза выражали стыд, презрение к себе и отчаяние от своего рабского положения. Человек, которому принадлежала эта белая рабыня, судя по всему, оценивал ее внешность, чтобы вызвать одобрение своих товарищей, чьи лица выражали похоть, жестокость, зависть, черствость, насмешливость и эгоизм – все это было передано восхитительно, так что картине мог бы позавидовать самый одаренный художник.

– Отличное представление модных браков! – сказал кто-то.

– Нет, это скорее аллегория «счастливой пары», – откликнулся другой голос.

Я взглянул на Сибил. Она была бледна, но, встретив мой вопросительный взгляд, улыбнулась. Мое сердце утешилось, когда я вспомнил, что теперь она, по ее словам, «научилась любить» и поэтому брак со мной не является больше вопросом только материальной выгоды. Она была не «покупкой», а моей любовью, святой, королевой! По крайней мере, так я был склонен думать по своей глупости и тщеславию.

Нам оставалось увидеть последнюю картину – «Вера и материализм», и она оказалась самой поразительной. В зрительном зале постепенно темнело, и на сцене открывался восхитительный вид морского берега. Полная луна освещала безмятежным сиянием гладкие воды, и, поднявшись на радужных крыльях к небу, над ними парило прекраснейшее из созданий, о которых когда-либо мечтал поэт или художник. Фигура устремлялась, подобно ангелу, ввысь, прижимая к груди ветку лилий. Блестящие глаза были полны Божественной радости, надежды и любви. Слышалась изысканная музыка: тихие голоса пели вдали хорал радости. Небо и земля, море и воздух – все, казалось, поддерживало устремление Духа, воспарявшего все выше и выше. Мы смотрели на эту воздушную фигуру с чувством сильнейшего восторга и удовлетворения. Но вдруг раздался раскат грома. Сцена потемнела, послышался далекий рокот сердитых вод. Свет луны затмился, музыка смолкла. Показалось зловещее красное свечение: оно мерцало сначала тускло, потом все ярче, и «Материализм» заявил о себе: показался скелет, белевший в темноте и жутко ухмылявшийся всем нам! Внезапно он рассыпался на куски у нас на глазах, и из обломков поднялся длинный извивающийся червь. Другой червь вылез через глазные отверстия черепа. От неподдельного ужаса зрители повскакивали с мест.

Один заслуженный профессор протиснулся мимо меня к выходу, сердито бормоча:

– Может быть, вам это кажется забавным, но мне противно!

– Как и ваши теории, дорогой профессор, – отозвался низкий насмешливый голос.

Когда театр снова залил веселый свет, стало видно, что на пути ученого стоял Лусио.

– Они кажутся забавными одним и противны для других! Простите! Я говорю, конечно, в шутку! Но я создал эту картину специально в вашу честь!

– А, так это ваша работа? – прорычал профессор. – Не могу это оценить должным образом!

– И все же вы должны были это сделать, потому что это вполне верно с точки зрения науки, – заявил Лусио, не прекращая смеяться. – Наука отвергает окрыленную веру, которую мы видели радостно летящей к Небу, разве вы не утверждали это? А скелет и черви – часть вашего культа! Ни один материалист не станет отрицать неизбежность «состояния, к которому мы все должны наконец прийти». Положительно, некоторые дамы выглядят ужасно бледными! Как забавно, что люди, желая оставаться в моде и в фаворе у прессы, принимают материализм как свое единственное кредо и в то же время пугаются естественного материального конца тела!

– Ну, последняя картина в самом деле была противная, – сказал лорд Элтон, выходя из театра с доверчиво повисшей у него на руке Дианой Чесни. – Праздничной ее не назовешь!

– Она праздничная для червей! – весело ответил Лусио. – Пойдемте-ка, мисс Чесни! И вы, Темпест и леди Сибил, присоединяйтесь! Давайте еще разок прогуляемся по саду и посмотрим, как загораются мои блуждающие огоньки.

Это предложение возбудило любопытство: гости быстро позабыли ужасное и трагическое впечатление, оставленное странными «живыми картинами», и высыпали из дома в сад, болтая и смеясь громче, чем раньше.

В сумерках мы вышли на открытую лужайку и увидели множество маленьких мальчиков в коричневых камзолах, бегавших с блуждающими огоньками. Движения их были стремительны и совершенно бесшумны: они прыгали и кружились, как гномы, по клумбам, под кустами, по краям дорожек и террас. Некоторые карабкались по деревьям с быстротой и ловкостью обезьян, и где