Услышав свою излюбленную фразу из уст Вани, Рюмин подбоченивается и елейно лыбится:

— А, родственничек! Дай-ка обниму! — раскинув руки, он лезет к Ване, но тот отступает на шаг и отшвыривает его растопыренную клешню. — Да че ты, Волков, мне ж Лерка — как сестра! — картинно обижается Рюмин. — Стоп, а ты тогда кем мне приходишься? Зятьком? Надо у мамки спросить… А, нет. Ты же мне бро. Ха. С-сука… вот прикол!

Я немею от испуга: эта тайна ни при каких условиях не должна выйти наружу, но Рюмин явно вознамерился устроить разборки. Он в сланцах, майке и джинсовых шортах, в таком прикиде негде спрятать пистолет — значит, сейчас последует пакость иного рода. Слова, которые он припас, намного страшнее и опаснее пуль. И он точно их произнесет.

Словно почуяв мой испуг, он оборачивается:

— Не ссы, Лерок, нет у меня волыны. Дядька вчера обратно забрал.

— Какая волына? Ты ею Лере угрожал? — Ваня вздрагивает и вот-вот накинется на придурка, и тот подливает масла в огонь:

— Почему сразу угрожал? Я ее уму-разуму учил, — он мерзко скалится, и Ваня, выругавшись, хватает его за грудки. Ситуация неотвратимо катится к катастрофе.

Я сбрасываю оцепенение, подпрыгиваю к ним, пытаюсь увести Волкова к пляжу, но моих сил явно недостаточно — он словно врос в землю и превратился в камень.

— Я тебя сейчас убью, — ровным и тихим голосом объявляет он, но Рюмин поднимает указательный палец и многозначительно им покачивает:

— Не, чувак, не спеши. Убьешь — не узнаешь ценную информацию о твоем папаше.

Страх — глубинный, неподконтрольный мозгу, медленно парализующий тело, — уничтожает меня изнутри, и я, срывая связки, ору:

— Илюха, заткнись! Это не твоя тайна, не тебе ее выдавать!!! — но ни Рюмин, ни Волков словно не слышат. Ваня сверлит Илюху неподвижным взглядом и не выдает ни одной эмоции, хотя те сжигают его душу почище напалма.

— Ты, наверное мучился вопросом, кто твой отец, — хихикает Илюха. — Фантазировал о своем происхождении, как все безродные ублюдки… Мнил себя аристократом. Ну, или хотя бы сыном летчика. А тебя… внимание, барабанная дробь… по синьке заделал мой батя. Толян Рюмин! Реальный пацан, четкий.

— Это что, правда? — Ваня не сводит с него глаз, но обращается ко мне: — Ты тоже знала⁈

— Конечно, она знала! Ты — сын шлюхи, которую отодрали на пьяной вписке. Это знают все в поселке! — Рюмин специально нарывается, его план наконец становится очевидным и для меня, но сейчас, на этой стадии, я уже ни на что не могу повлиять.

Ваня бледнеет как полотно, его трясет, и я в ужасе умоляю:

— Ваня. Он же провоцирует! Пойдем отсюда, пожалуйста!.. Не ведись, перестань!!!

— Лер, ну хватит! Все кончено, а ты боялась… Как там твоя рука? — вихляется Рюмин и, склонившись к Ване, доверительно сообщает: — Кстати, чувак, я вчера нашу Лерку малость помял… Не так, как ты, конечно, но все еще впереди. Разделим ее по-семейному?

Волков дергается, отталкивает Илюху и молниеносно заряжает ему с правой в челюсть. Заваливает его на песок, придавливает грудь коленом и методично и мощно гасит. Раздаются глухие удары и хруст.

Но в поверженного Рюмина будто вселяется дьявол — он не закрывается, громко охает, стонет, хрюкает и хохочет:

— Вот, Ходорова, смотри и запоминай, какой он «спокойный и уравновешенный»! Типичный Рюмин! Отморозок, ничем не лучше меня! Ты ошиблась, Лер. Теперь видишь, как сильно ты ошиблась⁈

Периферическое зрение отказывает, я вижу только Ваню. В эти мгновения он не похож на человека. В футболке с надписью «Нежность» и с ангельски прекрасным, непроницаемым лицом он творит страшное, но он — не воплощенное зло. Если бы у философских понятий были визуальные образы, так могли бы выглядеть возмездие и справедливость…

— Он же его убивает! — сквозь слои ваты прорывается чей-то вопль, и я прихожу в себя.

К нам приближаются ошарашенные отдыхающие, бледная тетя Марина в соломенной шляпе и длинной юбке и запыхавшаяся тетя Таня в халате и домашних тапочках.

Она машет руками и голосит на весь пляж:

— Оттащите его кто-нибудь! Да что ж это такое!..

Марина вцепляется в Ванины плечи и тихо приговаривает:

— Что ты творишь, сынок? Очнись… Очнись! — тот промахивается и лупит по песку рядом с Илюхиной скулой, разжимает кулаки и поддается на ее уговоры — встает, сплевывает под ноги и, шатаясь, отходит в сторонку.

Илюха с блаженной улыбкой смотрит в небо, утирает ладонью кровь и что-то напевает под расквашенный нос, а рядом разгневанной тигрицей мечется его мать:

— Че стоишь, мерзавка? Он же его изуродовал! Знаешь, что? Я прямо сейчас вызываю такси, мы едем к моей сестре в Задонск и фиксируем побои. Сядет он, поняла? Это же надо, гад какой!!!

— Тань, пожалуйста, не нужно заявления, мы ведь в тот раз не стали его писать! — видя, что дело швах, тетя Марина начинает плакать. — Тебе мало моей мамы? Пожалей Ваню, она же всегда жалела твоего мальчишку.

— А тебе мало Толика, тварь? — рычит Рюмина и, пыхтя, помогает Илюхе подняться. — Ладно. Только потому, что в нем есть его кровь. У тебя сутки на то, чтобы уехать и ублюдка своего неадекватного отсюда увезти. Не уедешь — заявление завтра же будет лежать у ментов! Его, с таким послужным списком, вообще на цепи и в наморднике держать надо!

Ваня все еще на адреналине — поводит плечами, щурится, снова сплевывает. Мы встречаемся взглядами, но он быстро отводит глаза.

— Спасибо, Тань… — тихо, но отчетливо произносит тетя Марина и, по-прежнему что-то приговаривая Ване на ухо, провожает его к выходу с пляжа.

Люди расступаются и пялятся, раздаются сдавленные смешки и шепот.

Но ведь Ваня не виноват в том, что произошло — это Рюмин, слизняк и придурок, целенаправленно вывел его на агрессию. Ваня упорно и долго держался. Он сам себе противен и не хотел бы, чтобы я видела его таким!

Я должна все ему объяснить. Про клоунаду, устроенную Илюхой, про историю его рождения, о которой я и сама лишь недавно узнала, про ложь во благо… Черт возьми, он же всегда понимал такие вещи!

Путаясь в льняном подоле и зачерпывая босоножками песок, я быстро нагоняю Волковых и увязываюсь следом, но тетя Марина останавливается и