руку и касается моей руки. — Я уверена, что все, что он решил сделать, было хорошо продумано, — говорит она, и я смотрю на нее.

Она сказала, он.

— Тристан, — поясняет она. — Скажи мне, чтобы я не лезла в чужие дела, если хочешь, но я чувствую, что ты грустишь из-за него, а не из-за ситуации. Я догадалась, что ты уже давно перестала хотеть сбежать.

Я тяжело вздыхаю и расслабляю плечи. — Это неправильно с моей стороны чувствовать что-либо.

— Почему? Кто сказал, что это неправильно? Особенно, если вы, казалось, нравились друг другу до того, как он тебя забрал.

— Я не знаю.

— Что он сказал? — она выглядит заинтересованной.

— Эта неделя — прощание. Вот, в общем-то, и всё. Это прощание, и я бы не хотела, чтобы это было так.

— Я знаю его, Изабелла, и уверяю тебя, он бы подумал о многом, прежде чем принять это решение. Я видела, как он посмотрел на тебя, и то, что я увидела, было его сердцем. Я не видела, чтобы он смотрел на кого-то таким образом.

Это очень много значит, слышать это. — Спасибо, что сказала.

— Это правда. Иногда полезно услышать то, что видят другие. Это то, что я увидела, когда посмотрела на него. — Она нежно сжимает мои руки. — Эта неделя будет очень трудной. Нам понадобится все, за что мы можем держаться ради надежды.

Я киваю в знак согласия.

— Я думаю, что все, что произойдет дальше, будет так, как и должно быть, — говорю я.

— Да.

Это то, что мне придется принять. Это поможет мне подготовиться к лучшему или худшему.

Глава тридцать восьмая

Тристан

Я захожу в дом Массимо и вздыхаю.

Сегодня был долгий и напряженный день, но я все сделал. Планы на нашу обратную поездку в Род-Айленд уже готовы.

Все готово, и люди, которых мы берем, проинформированы о планах миссии. Теперь осталось только сделать это.

Я иду по коридору и решаю пройти через черный ход, чтобы избежать всех. Всех, имея в виду Изабеллу. Мне удалось избежать разговоров с ней весь вчерашний день, и мое отсутствие сегодня помогло мне дистанцироваться.

Я поворачиваю за угол, направляясь во вторую гостиную, и мне просто повезло, что я чуть не врезаюсь в нее. Мне приходится ее поддержать, чтобы она не упала.

— О Боже, мне так жаль. Я не смотрела, куда иду, — быстро извиняется она.

Когда я держу ее, я вспоминаю, как сильно я скучаю по ней, и как сильно я скучаю по ощущению, что она моя. Понимая, что я просто держу ее и смотрю, я отпускаю.

— Извини, я тоже не смотрел.

Она застенчиво улыбается мне, и нежный розовый румянец заливает ее щеки.

— Ну, приятно тебя видеть. Я просто хотела что-нибудь поесть. Кэндис дала мне сладости вчера вечером, и я не могу перестать есть. — Она звучит нервной.

— Хорошо, что ты ешь. Независимо от того, что это.

— Да, я тоже так думаю.

Мне пора идти. Это затянувшееся напряжение сбивает меня с толку и выводит из себя. Хотелось узнать, как она. Просто посмотреть, как у нее дела.

— Ты в порядке?

Она кивает. — Да. Здесь хорошо. Все были великолепны. Как ты?

Мы похожи на ту пожилую супружескую пару, которая изо всех сил пытается найти темы для разговора.

— Я в порядке.

— Ты готов к пятнице?

— Да, все готово.

— Хорошо.

— И без поцелуя? — раздается голос из темной гостиной.

Изабелла и я оба поворачиваемся, чтобы посмотреть. Загорается свет, и вместе с ним появляется Доминик.

У меня кровь стынет в жилах, когда я вижу, что он приставил пистолет к голове. Небрежно, как будто это ничего не значит.

— Доминик, — хрипло говорю я.

Он стоит, но шатается, а его глаза смотрят вдаль, что становится еще более выраженным, когда он улыбается.

— Я пришел сюда и не могу вспомнить, зачем. Чтобы почистить пистолет, понюхать героин или понаблюдать за вами двумя, — отвечает он со смехом, который звучит фальшиво.

Он под кайфом.

Черт возьми.

Господи… это не то, что нам сейчас нужно. Но на это есть причина. Я просто не готов.

— Доминик, убери пистолет, — требую я.

— Нет. Пока нет. Ненавижу эту гребаную вазу, — говорит он и стреляет в вазу в углу. Она разбивается, и я отодвигаю Изабеллу за собой. — И эта гребаная картина этого тупого дерьма. — Еще одна пуля разносится эхом и попадает в картину с какими-то абстрактными узорами.

— Доминик, прекрати! — кричу я.

— Иди на хуй, — он поворачивается ко мне и размахивает пистолетом. — Посмотри, как ты ведешь себя благородно. Днем ты — младший босс, а ночью ты трахаешь дочь врага. Тебе должно быть стыдно. Как быстро ты забываешь, что в смерти Алиссы виноват ее отец. Ее отец сделал это с тобой, и тебе все равно. Все, что тебя волнует — это твой гребаный член и пизда.

Я онемел и в ярости. Он говорит то, с чем я уже боролся в своей голове. Хотя я не вижу Изабеллу, я знаю, что она, должно быть, полностью унижена.

— Я видел вас двоих на острове, целующихся, трахающихся беззаботно. Алисса была достаточной причиной не ехать туда, Тристан, но Па… — он морщится, и тут я вижу ответ на то, что с ним произошло. Он скорбит. — Будешь отрицать? Вот доказательства.

К моему ужасу, он нажимает кнопку на своем телефоне, и на широкоэкранном телевизоре показывают кадры спальни Изабеллы на острове. Мы двое в постели, занимаемся сексом. Наш образ там, и наши стоны и крики удовольствия заполняют комнату.

Мои глаза прикованы к экрану передо мной, где я пожираю женщину, которую мне не следовало иметь. Доминик под кайфом и действует под кайфом, но то, что он сказал, это дерьмо, которое он хотел сказать. То, что он делает, это то, что он действительно хотел сделать.

Изабелла хватает меня за рубашку, а я не смею смотреть на нее. Это моя вина, что мы пересекли эту черту. Не ее. Я сделал первый шаг.

— Выключи! — кричит Массимо с другого конца комнаты. Кэндис стоит рядом с ним. Они оба с тревогой смотрят на Доминика и запись.

Доминик выключает ее, но улыбается. — Конечно, босс, ты бы встал на его сторону. Ты хорошо разбираешься в том, как трахнуть дочь врага. Может, мне тоже стоит найти кого-нибудь, кого можно трахнуть, чтобы вступить в клуб.

— Доминик, у тебя проблемы, — говорит Массимо.

— Нет, у меня нет проблем. Я в порядке. Я никогда не чувствовал себя лучше.