монастырский пруд, гадалка по звукам поняла, что там происходит. Тяжкий грохот вовсю идущей стройки сложно было перепутать с чем-то еще.

Обо всех стройках в окрестностях нашего двора гадалки обыкновенно узнавали еще до их начала. К ним регулярно приезжала узнавать свою судьбу и пить чай с тортом «Прага» супруга ни много ни мало самого замглавы районной управы, которую, по слухам, еще Авигея избавила от какой-то очень специфической женской хвори (тут все, кто пересказывал слухи, многозначительно поднимали брови и делали паузу, потому что понятия не имели, какая именно хворь терзала эту холеную даму). За чаем супруга замглавы конфиденциально выкладывала сперва Авигее, а потом и Досифее все районные новости, в том числе и те, что касаются строительных планов.

Но в этот раз Досифея ничего заранее не знала. Строительство было развернуто в самом неподходящем месте — прямо на руинах монастыря. Остатки кирпичных стен уже успели выкорчевать, и теперь на их месте рыли котлован. У запертых ворот бульдозер, грохоча, разравнивал кочки, на которых дети из нашего двора привыкли искать цветы мать-и-мачехи, до появления которых, как известно, весна в городе не наступала...

Досифея обошла стройку по кругу, но не обнаружила ни единой таблички, которая бы объясняла простым смертным, кто и что тут строит. На территорию проникнуть тоже не получилось — все было обнесено забором.

Супруга замглавы, аккуратно отрезав чайной ложкой кусочек шоколадной мякоти с бежевыми прожилками крема, сказала, что решение о начале этого строительства было принято экстренно, буквально за один день. Потому что заправляет там всем некий очень серьезный деловой человек.

Гадалки помрачнели. Как и все в нашем дворе, они опасались серьезных и тем более деловых людей и воспринимали их нашествие в центр города как некую временную оккупацию. Все захватчики уходят рано или поздно, и эти уйдут, негласно решили они. А пока надо переждать, избегая по возможности контактов с ними. Иногда серьезные люди устраивали в окрестностях нашего двора перестрелки, а как-то у одного пришлого, поселившегося в «сталинке», взорвали машину. Вообще среди пришлых жильцов было довольно много серьезных людей, и это нас огорчало. Бороться с ними было решительно невозможно, даже понятные каждому из нас законы действовали на серьезных людей не так, как на обыкновенных. Например, другой пришлый — не тот, у которого взорвали машину, — однажды взял ружье и стал бегать по двору за собственной женой. И его потом не отправили в психлечебницу, как военного пенсионера Павла Гавриловича, который регулярно отправлялся туда за гораздо меньшие прегрешения. На следующий день он как ни в чем не бывало гулял во дворе с бультерьером.

— А что строят? — спросила наконец Алфея.

— Вроде банк, — сказала супруга замглавы.

— Так там нельзя! — встряла Пистимея. — Там это... зона природоохранная.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Досифея.

— У одного друга знакомый есть, так вот его отец рассказывал…

— Вы не понимаете, — махнула рукой супруга замглавы, которая тоже казалась расстроенной. — Это такой человек, ему все можно.

И действительно — Досифея несколько раз ходила в управу, носила бумаги, но стройка продолжалась как ни в чем не бывало. Мы привыкли к тому, что человеческое жилье строится подолгу, и все успевают сжиться с мыслью, что вон те подъемные краны на горизонте будут стоять вечно. Однако эта стройка росла как на дрожжах — как видно, очень уж не терпелось серьезному человеку поскорее спрятать деньги в собственном банке. Мы не очень понимали, зачем нужны банки, но знали, что там хранят деньги — такую специальную вещь, без которой ничего не дают.

Земля в нашем дворе продолжала дрожать и стонать, будто где-то в ее недрах происходило массовое бегство, исход неведомых человеку, но испокон веков живших у него под ногами обитателей захваченных банком монастырских земель. Игумен приходил к Досифее еще трижды, и всякий раз она с ужасом замечала, как он истаял по сравнению с предыдущей встречей, как усохло его перехваченное черной тряпицей лицо. Сперва он приходил с двумя сопровождающими, потом остался один, и тоже таял, горбился, а ряса его превратилась в лохмотья.

— Да гоните вы их, как комсомольцев гоняли! — возмутилась как-то Досифея.

— Тяжко… — скорбно прохрипел игумен.

Похоже, понятные нам законы на серьезных людей и впрямь не распространялись.

Тогда Досифея попробовала действовать по-своему. Явилась как-то ночью к главным воротам — она наблюдала за ними и пару раз видела, как туда подъезжают черные машины с затонированными стеклами, а из машин выходят коротко стриженые плечистые люди в пиджаках. Некоторые разговаривали по сотовым телефонам — это был явный признак серьезных и пришлых. Жители нашего двора и окрестностей тогда такими не пользовались: и дорого, и непривычно, да и зачем, когда у каждого есть телефон дома. Досифея решила, что кто-то из них, наверное, и есть тот самый, главный.

Пятясь, как положено, она подошла к воротам и стала вынимать следы — собирать в особый мешочек истоптанную пришлыми землю. Успела собрать пару горсточек, и тут сзади — спиной же стояла к воротам, не видела, — сзади засвистел и заухал ночной сторож, судя по голосу, пьяный. Досифея по древней привычке тех, кто след вынимает и прочим подобным занимается, кинулась бежать, а сторож гоготал и кричал ей вслед:

— Бабка! Бабка!

Было очень обидно.

В другую ночь еще хуже вышло — Досифея через дыру в заборе пробралась на территорию, чтобы оставить закрутку и заодно куколку где-нибудь у котлована прикопать. И оказалось, что помимо сторожа стройку охраняют еще и собаки, здоровенные, полудикие. По счастью, Досифея всего-навсего лишилась куска юбки и чуть не оглохла от их яростного лая, а ведь могли и разорвать.

Днем на стройку соваться было бессмысленно — большинство рабочих не понимали по-русски, а те, кто понимал, сразу принимались кричать, что ничего не знают, и прогоняли Досифею за ворота.

В конце концов на стройке все-таки рухнул кран. Но это случилось в тот день, когда Досифея ничегошеньки не делала, а по Москве в очередной раз прошелся ураганный ветер. И само здание, как назло, совершенно не пострадало.

Стройка росла, и теперь ее было видно со второго балкона в трехкомнатной «распашонке» гадалок, того, что выходил на улицу. Только для этого требовалось встать в правый угол балкона и приподняться на цыпочки, чтобы деревья и соседние дома не загораживали обзор. Досифея вставала, приподнималась и впивалась тяжелым взглядом в недостроенного уродца