— Такая опасность существует, — неожиданно огорошил Андрея Андреевича Семенов, который, видимо, всерьез задался целью довести генерала до сердечного приступа.

— Что?! Что значит — существует? Откуда она взялась?

Семенов вздохнул и развел руками, на которых красовались толстые горнолыжные перчатки, выглядевшие не совсем уместно посреди затяжной январской оттепели.

— Установлено, что последним человеком, с которым Алехин встречался перед смертью, была его коллега Варвара Белкина…

— Белкина? — перебил Кирюшин. — А, как же, знаю. Видная такая баба. — Он нарисовал обеими руками в воздухе перед собой два обширных полукружья, наводивших на мысль о парочке крупных тыкв. — Так, может, они… того? По ней ведь не скажешь, что она ведет монашеский образ жизни.

— Сомневаюсь, товарищ генерал, — возразил Семенов. — Во-первых, отношения между ними всегда были натянутые, это установленный факт. Во-вторых, у Белкиной он пробыл не больше пяти минут. А в-третьих, даже если они и состояли в любовной связи, что это меняет?

— Действительно, ничего, — подумав, согласился Кирюшин. — Скорее, наоборот, увеличивает вероятность того, что он отдал ей на хранение копию записи. Хотя для того, чтобы прятать такие вещи в доме любовницы, надо, по-моему, быть полным идиотом.

— Каковым он и являлся, — закончил Семенов. — Впрочем, любовниками они не были. Вполне возможно, что, помимо всего прочего, Алехин допускал, что из-за этого диска у Белкиной случатся какие-нибудь неприятности. И можно предположить, что его такая перспектива вполне устраивала.

— Коллеги-соперники?

— А где вы видели коллектив, который не представлял бы собой тайный или явный гадючник? При этом за Белкиной даже ее злейшие враги признавали и признают принципиальность и почти эталонную чистоплотность в вопросах журналистской этики. Ей можно доверить любой материал, не опасаясь, что она его присвоит. И Алехин об этом, конечно же, знал.

— То есть, ты считаешь, что он передал ей копию записи.

— Ему просто незачем больше было туда заезжать.

— И это было вчера, во второй половине дня, — констатировал генерал. — Ну, и кто позволил тебе так рисковать? Белкина уже наверняка знает о смерти Алехина. Ты понимаешь, с чем играешь, полковник?

— Ни с чем особенным, товарищ генерал. Во-первых, материал липовый, во-вторых, ни один вменяемый редактор не пустит его в эфир, а в-третьих, за Белкиной установлено круглосуточное наблюдение. Перед встречей с вами мне доложили, что она еще спит. Следовательно, о смерти Алехина ей пока неизвестно. Узнает она об этом, скорее всего, на работе. Диск с записью в это время будет лежать у нее дома — ну, зачем, согласитесь, ей его с собой таскать? То есть, даже если она захочет вернуться за ним сразу же, как только узнает о смерти Алехина, на это уйдет несколько часов. За это время на нее могут выйти…

— А если нет?

— А если нет, на нее выйдет Старый и либо просто заберет диск, либо… Ну, словом, по обстоятельствам.

— Лучше бы вы ее сразу подушкой придушили, пока спит, — проворчал генерал. — Впрочем, как знаешь. А с чего ты взял, что на нее кто-нибудь выйдет?

В лице полковника Семенова не дрогнул ни один мускул.

— Интуиция, — сказал он. — И потом, Акаев, получив информацию о встрече Алехина и Белкиной, мог передать ее дальше по цепочке — ну, хотя бы затем, чтобы получить дальнейшие инструкции. Он поддерживал практически постоянную связь с «Черной Смертью» аль-Фаллахом, а тот, как вы помните, в сентябре лично встречался с Мтбевари. С чего, собственно, все и началось.

— То есть ты по-прежнему настаиваешь на своей версии? Будто бы грузины пытаются свести с нами счеты за пятидневную войну руками «Аль-Каиды» и чеченцев?

— Я уверен в ней на сто процентов, — сказал полковник Семенов. — Если бы сомневался, ни за что не пожертвовал бы одним из лучших своих людей. Шах был настоящий солдат. И погиб, как солдат, на боевом посту.

Генерал Кирюшин нетерпеливо переступил озябшими ногами.

— Давай-ка без лирики, — сказал он. — Оставь эту муть для стенгазеты. Лучше займись делом. И будь осторожен, Петр Фомич. Не нравится мне наша с тобой самодеятельность. Если что, нас с тобой за нее по головке не погладят.

— Такое уж это дело, — развел руками Семенов. — Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

— Это-то мне и не нравится, — проворчал генерал. — Не было печали — на старости лет голову свою по кустам разыскивать!

— Не думаю, что до этого дойдет, — вежливо усомнился полковник.

— Твоими бы устами да мед пить, — вздохнул Андрей Андреевич. — Ну, хватит лясы точить, я уже замерз. Побежали!

Он развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал, взяв привычный размеренный темп. Какое-то время они бежали рядом, но уже не разговаривали. Потом Семенов, не прощаясь, отделился от Андрея Андреевича, свернул направо и скрылся в аллее, из которой появился четверть часа назад. Кирюшин не обернулся, чтобы посмотреть ему вслед. Он бежал, уже без прежнего удовольствия вдыхая сырой холодный воздух, а за ним, отставая метров на пятьдесят, медленно и почти неслышно катился большой черный «мерседес» с двумя охранниками внутри.

* * *

Варвара засиделась за сценарием допоздна. Когда кофе уже перестал бодрить, в дело пошел коньяк, и на работу она, как это обыкновенно и происходило в подобных случаях, безбожно проспала. По этой причине совершение ею утреннего туалета больше напоминало то, как одевается поднятый по тревоге солдат; утренний кофе был выпит залпом, как наркомовские сто граммов перед штыковой атакой, а дорога до телецентра превратилась в подобие победоносного штурма, когда войска, взломав линию обороны противника, стремительно продвигаются в глубь вражеской территории, безжалостно подавляя встречающиеся на пути очаги сопротивления. Какая-то толстая баба, вознамерившаяся забраться в маршрутку впереди Варвары, была уничтожена на месте беглым огнем из всех видов оружия и осталась на остановке зализывать раны; в вагон метро Варвара не вошла, а ворвалась с боем, как в неприятельский штаб, с сумочкой наперевес и с такой мрачной решимостью на лице, что даже двери вагона, которые уже были готовы захлопнуться у нее перед носом, дрогнули и разошлись в стороны, капитулировав перед ее бешеным напором. Охранник на входе в телецентр, попытавшийся с ней флиртовать, в ответ на свои заигрывания получил комплимент, безупречный по форме, но настолько ядовитый по тону, что едва не повредился рассудком, пытаясь понять, польстили ему или нанесли тяжкое оскорбление. Пока он восстанавливал душевное равновесие, Белкина уже взяла штурмом кабинет шефа и вершила расправу, размахивая злополучным сценарием и произнося слова, которых никогда не употребляла перед телекамерой, поскольку работала не на канале «MTV». Шеф, который еще две минуты назад намеревался устроить Варваре разнос за очередное опоздание и даже поставить вопрос ребром: либо трудовая дисциплина, либо увольнение, — был в два счета деморализован, обезоружен, допрошен с пристрастием, поставлен к стенке и помилован, поскольку Варвара, как всякий уважающий себя полководец и мудрый политик, была снисходительна к побежденным. Тем более что до эфира оставался всего час, сценарий ждали в студии, и заниматься дальнейшей зачисткой информационного пространства ей было недосуг.