Конец фразы нарочито повис в воздухе, и Андрей Андреевич отлично понял, что полковник хотел этим сказать. Семенов явно догадался о только что посетившей его мыслишке и намекал, что, в принципе, не имеет ничего против прекращения этого затянувшегося и чересчур рискованного дела. С другой стороны, было ясно, что такой половинчатый результат устраивает его не до конца: ему наверняка хотелось пойти дальше и, прямо как в тридцать девятом, совершить пару-тройку арестов прямо в Кремле. Чудак, подумал генерал-лейтенант Кирюшин. Радоваться надо, что все кончилось именно так! Кремль — это тебе не Чечня, сунешься — костей не соберешь!

— Что-нибудь еще? — поинтересовался он, решив пока оставить полковничьи намеки без внимания.

— Обнаружена также строго конфиденциальная информация, касающаяся организации охраны Первого, — доложил полковник.

Андрей Андреевич крякнул.

— Так. И что за информация?

— Сведения о численности и расстановке личного состава и точный план резиденции в Завидово.

Андрей Андреевич ненадолго задумался. Последнее сообщение служило прямым доказательством того, что в «кремлевке» вовсю орудует крот. Но кто это может быть? Существующим положением вещей довольны далеко не все, и упомянутый крот может занимать весьма и весьма высокий пост, причем вовсе не обязательно в охране президента. А если это кто-то из первых лиц государства, что тогда? Попробуй вывести такого монстра на чистую воду, схватись с ним один на один, и тебе, скорее всего, не поздоровится. Именно, что костей не соберешь… А пенсия-то — вон она, рукой подать! Большая игра явно не задалась, и глупо упускать случай ее закончить — аккуратно, к всеобщему удовольствию. Пожать лавры одержанной победы, пусть себе и половинчатой, и спокойно уйти в отставку. А крота, если таковой действительно имеется, вычислят и прищучат без него. Вон, пусть тот же Семенов этим занимается, раз уж ему так неймется…

Полковник Семенов смотрел на него с подчеркнутым вниманием тупого служаки, ждущего приказа от начальства, коему по штатному расписанию положено думать за подчиненных. Эта маска выглядела так натурально, что ей хотелось верить.

— Значит, сделаем так, — поддавшись искушению, начальственным тоном изрек Андрей Андреевич. — Что у нас есть на Шаха?

— Много, — сказал Семенов. — Столько, что, будь он жив, хватило бы на три пожизненных. Сооружение подкопа под периметр в Бочаровой Ручье и оборудование позиции для стрельбы с целью проникновения в личную охрану Первого. Вступление в сношения с Акаевым и сокрытие данного факта. Это все поступки, граничащие с государственной изменой. Далее идет уголовщина, понадобившаяся, как вы понимаете, для сокрытия факта государственной измены. Например, убийство посредника в переговорах…

— Это сыщика, что ли? Как его?..

— Лесневского, товарищ генерал-лейтенант. Был сбит машиной вблизи своего офиса. Машина со следами крови погибшего стоит в гараже Шаха.

— Ловко!

— Не без того. Во время ограбления квартиры Шаха люди Акаева сделали слепки ключей от квартиры и гаража. Я так понимаю, что, использовав для убийства Лесневского автомобиль Шаха, они пытались получить дополнительный повод для шантажа, но не успели им воспользоваться.

— Логично. Стало быть, машина — прямая улика, доказывающая вину Шаха. Недурно, полковник, недурно. Что еще?

— Продажа секретной информации, хранение незарегистрированного огнестрельного оружия, убийства… да все, что угодно! В конце концов, он стрелял в Старого, и тот сможет это подтвердить.

— Недурно, — повторил генерал. — Жаль, конечно. Парень был, похоже, хороший. Из тех, на ком земля держится. Но он свое дело сделал, а мертвые сраму не имут. Да и напортачил он… ч-ч-черт! Все карты нам спутал, шустрый щенок! Значит, так все и оформим. Шах продался Мустафе за тридцать серебреников и под его руководством готовился к покушению. Завидово, говоришь? Вот как раз там, во время визита Кастро, он и должен был все сделать. Ну, а как там мы его вычислили, и почему все фигуранты протянули ноги, уже не так важно. Что напишем, то и сойдет.

Семенов молча кивнул, соглашаясь с начальством.

— А как же настоящий крот? — все-таки спросил он.

Генерал откровенно поморщился.

— Ну, что — крот? — переспросил он с явным неудовольствием человека, которому бестактно напомнили об его должностных обязанностях. — Дело крота — рыть землю и поедать корешки и червей… Крот — чепуха. После того как эта история получит огласку, у него останется всего два пути: либо забиться в угол и сидеть тихо, либо искать нового партнера взамен того, которого шлепнул Шах. В первом случае мы с тобой получаемся такие молодцы, что дальше некуда — как-никак, воспрепятствовали воплощению в жизнь преступного замысла, предотвратили покушение на главу государства и, согласись, пресекли-таки деятельность оборотня, который продавал противнику государственные секреты. А во втором этот твой крот долго не протянет — если не образумится, непременно нарвется на неприятности. Тем более что мы знаем о его существовании и, конечно, не упустим тот момент, когда ему снова вздумается зашевелиться. На здоровье! Снять с одного крота две шкурки — чем плохо? Сам подумай, Петр Фомич! Я уже старик, мне давно пора на пенсию. Я уйду с почетом, а ты, как герой дня, займешь мое место. А потом поднимешь наши сегодняшние наработки, придумаешь еще какой-нибудь фокус и с божьей помощью возьмешь нашего крота. Представляешь, что тогда начнется?! Ведь вместе с Шахом это получится уже целых два крота. А два крота для такой структуры, как наша, это уже чересчур. Даже одного слишком много, а два — это же полный фотофиниш! Полетят головы, начнутся кадровые перестановки. Под подозрением окажутся все. Все, кроме тебя. Ты подумай только, на какую высоту ты тогда взлетишь! Как ракета!

— Даже представить страшно, — с легким оттенком подобострастия поддакнул полковник.

— А ты не бойся. Самое время пришло тебе крылышки расправить. Тесновато, небось, стало под моим-то крылом? А? То-то! Послушай совета старшего товарища. Ни один здравомыслящий рыбак не станет вылавливать из пруда всю рыбу до последнего малька, обязательно оставит что-нибудь на развод.

— Понял вас, товарищ генерал-лейтенант.

— Ясное дело, что понял, в дураках-то ты сроду не числился…

— А что делать с информационной линией?

— А что с информационной линией? Я думал, она закрылась сама собой, когда этот твой журналист в пьяном виде разбился на машине и сгорел.

— Тут не все так просто, Андрей Андреевич, — почтительно возразил Семенов. — У меня есть все основания предполагать, что в его автомобиле была намеренно повреждена тормозная система.

— Ну и что? Все равно твоя информационная линия никуда не привела. И уже, наверное, не приведет. Подбрасывать эту информацию еще кому-то — значит превращать трагедию в фарс. Да и последствия, согласись, непредсказуемы. А ну, как нарвешься на какого-нибудь принципиального борца за свободу слова, а тот возьмет да и вывалит все это в прямой эфир?